Ослепнув от ветра, почти оглохнув от свиста гигантских крыльев, Рион удовлетворенно улыбнулся. Если руки оказались связаны, то, значит, он наконец нашел людей. Или, вернее, люди сами нашли его. Оставалось спокойно дождаться и поглядеть, кем окажутся жители Забвения.
Уннар
…Уннар-заш знал, что умирает. Что еще немного, и сядет он в лодку, которой правит один из Полуночных духов, и поплывет через величественную реку, воды которой черны как ночь, и на том берегу его будут ждать… Кто? Наверное, мать и отец, лиц которых он не помнил. Мать умерла, когда кровный брат Владыки был еще маленьким мальчиком. Отец, Император Зу-Ханн — когда он научился стрелять из лука.
Медленно текли мысли, Уннар-заш думал о том, как сможет узнать духов людей, которых не успел запомнить и полюбить. С другой стороны, если по ту сторону никто больше не придет его встречать, то это упростит дело. Он просто пойдет навстречу тем двоим, что будут ожидать на туманном берегу. И тогда он, снова став мальчиком-сорванцом, лучшую часть жизни прожившим в Хеттре — побежит навстречу, и его подхватят на руки, чтобы обнять, прижать к себе и никогда уже не отпускать.
Он застонал и облизал губы. Его мучила жажда, но еще сильнее изводила боль, охватившая внутренности. Будь проклят Дей-шан! Уж и убить по-хорошему не захотел, заставил мучиться… А Риэду? Да обрушится на них кара Полуночных духов!
Гаснущее сознание цеплялось за остатки воспоминаний. Уннар-заш вспомнил вдруг, как проснулся однажды рано утром, и как в окно лился яркий свет, а за окном шелестела на ветру крона персикового дерева. Тогда все казалось прекрасным и словно осыпанным драгоценными камнями, и сам он, маленький и невинный, купался в коконе солнечного света, и мир казался вечным. А теперь мир этот уходил, оставался в прошлом. Впереди ждала только страшная, холодная темнота, где есть только вечность.
Уннар-заш нашел в себе силы открыть глаза, и совершенно не удивился тому, что над ним склонились два полуночных духа. Темные одеяния скрывали их омерзительные тела, голые черепа прятались в глубоких капюшонах.
— На нем маячок, — задумчиво проговорил первый дух.
Второй дух, ничего не отвечая, пошарил по груди Уннар-заша, резко дернул, разрывая тонкую цепочку.
— Вот это?
— Похоже на то. Любопытно…
Они раскрыли кулон, который дала ему Ан-Далемм, и в ночном воздухе засветилось серебром изображение женщины.
Полуночные духи переглянулись. Затем один из них, не церемонясь, сунул кулон Уннар-зашу под нос.
— Откуда это у тебя? Отвечай, тварь!
— Э-э, осмелюсь заметить, что данный примитив умирает, и скорее всего уже ничего не скажет.
Пауза.
— Заберем его с собой. Заговорит, еще как. Лисса из него внутренности вынет по кусочку, когда узнает…
Уннар-заш захрипел, когда его умело подняли за руки и ноги, и куда-то поволокли. Происходящее шло вразрез с его представлениями о путешествии в мир полночных духов, он всегда думал о лодке и путешествии через широкую черную реку.
— Тяжелый, гад, — поделился впечатлениями один из полуночных духов.
— Воин, мать его, — согласился второй, — они все как буйволы.
— Ну, буйвол буйволом, все равно сдыхает.
С этими словами его бросили на что-то широкое и мягкое, вроде перины и, распластав, пристегнули ремнями руки и ноги. Потом что-то зажужжало негромко, и Урннар-заш понял, что куда-то движется. Его путешествие через большую реку началось. Высоко над головой покачивалось звездное небо, чистое, прохладное и вечное. Силы быстро уходили. Ах, как бы ему хотелось вновь увидеть Хеттр! Но не таким, к какому он привык — пыльным, шумным, суетливым, а таким, каким запомнилось то утро — солнечный свет, шелест персиков за окном и маленькая комната, исчезнувшая навсегда, смытая рекой времени. Он смотрел на звезды и беззвучно плакал, прощаясь с самим собой…И боль уходила постепенно, уступая место холоду смерти.
…Свет. Неестественный, белый. Похож на лунный, но Ночная Сестра никогда не сияет столь ярко. Над ним склонилась черная фигура, растопырила пальцы словно ворона — перья. А с кончика каждого пальца стекает бриллиантовая нить, уходя куда-то вниз. В живот.
— Я не понимаю, зачем все это, — говорит Черная и шевелит пальцами, — к чему мне его лечить, если мы все равно его убьем?