Второй сгусток летел несколько быстрее первого. Вражеские артиллеристы - или кто там пускал их - скорректировали прицел, наведя орудие - или что у них там - на поврежденный крейсерский танк. Погибающий в пламени экипаж его уже не мог ничего поделать. Равно как и остальные. Все мы могли только наблюдать.
Прямое попадание вызвало просто чудовищный взрыв. Вспышка так сильно ударила по глазам, что пришлось их зажмурить, и я лично даже закрылся локтем. Но самым жутким было то, что взрыв был абсолютно бесшумен. Когда я открыл глаза, то увидел на месте "Бобра" только обгорелый остов, в котором с большим трудом можно было опознать крейсерский танк.
- Общее отступление! - скомандовал генерал-лейтенант, окончательно наплевав на фон Блюхера. - Биберштайн, штабс-капитан, поддерживаете нас огнем! Снарядов не жалеть!
Последняя реплика была явно лишней. Оставшийся "Бобер" продолжал швырять снаряды главного калибра в сторону города. Наверное, пытался накрыть орудие, стреляющее этими проклятыми сгустками.
Танки медленно катились задом наперед, паля изо всех орудий. А мы, как бы сильно не устали, поплелись прочь от этого города. Всем хотелось как можно скорее покинуть окрестности Колдхарбора. Вот только сил для этого почти ни у кого не осталось. Капитан фон Ланцберг подпер меня плечом, за что я был ему безмерно благодарен, и мы вместе захромали рядом с остатками моего полка и строевиками с Рейнланда.
Нам не было дела до строевого устава, четкого выстраивания полков и прочего. Нет. Мы просто все вместе тащились в тыл. Подальше от города, где нас всех ждала смерть. Ни о каком взятии Колдхарбора речи уже не шло. Ноги бы унести.
А вот надеяться на то, что нам дадут спокойно уйти из-под Колдхарбора, было в высшей степени глупо.
Первым звонком для нас стал резкий перестук пулеметов и зенитных орудий "Бобров", которые снова присоединились к залпам орудий главного калибра. Я мимоходом подумал, сколько же снарядов несет "Бобер", если он ведет огонь в таком темпе на протяжении нескольких часов.
- Противник, - доложил штабс-капитан, командир уцелевшего крейсерского танка. Оптические приборы его боевой машины были куда лучше, чем у обычных танков. - Движется цепью. Вижу оружие в руках.
Кто бы это ни был, противостоять им у нас не было никаких сил. Они бы просто смели нас в считанные секунды. Тем более, что наличие оружия в руках и скоординированных действий, вроде наступления цепью, говорило о том, что противостоят нам существа вполне разумные, кем бы они ни были.
Мы отступали под прикрытие танков Биберштайн и уцелевшего "Бобра". Бронемашины сумели каким-то чудом устроить такую плотность огня, что противник не сумел прорваться к нам. Да он, похоже, не особенно и рвался. Не было такого дикого навала, что организовали нам в начале боя, швыряя тысячи тварей. Похоже, разумные существа ценили свои жизни повыше.
Еще несколько раз враг швырял в наши танки чудовищные сгустки. Но их добычей становились только бронемашины Биберштайна, да и то лишь самые неудачливые. Экипаж "Бобра" старался даже огонь вести на ходу, хотя после каждого выстрела весь танк просто вздрагивал и останавливался на несколько секунд, перемалывая гусеницами кровавое месиво. Уже никого не смущало, что ехать приходится по трупам. И трупам своих солдат, а не альбионских. Я старался не думать о том, что где-то там, под завалами мертвых тел, могут находиться раненые, которых вместо спасения ждет страшная смерть под гусеницами своих же танков.
Мы плелись до самого заката. Хотя уже несколько часов нам ничего не угрожало. Демоны - или не демоны, а черт его знает что - отошли обратно в город и даже перестали стрелять сгустками. Но, не смотря на это, мы продолжали тупо шагать до самого заката. И уже в ночной темноте кое-как разбивали лагерь, ставили передвижной лазарет, где врачи пользовали многочисленных раненых, - в общем, пытались устроить хоть какой-то привычный военный быт.
Стоит ли говорить, что мало кто спал в эту ночь, не смотря на крайнюю усталость. Лишь под утро мне удалось забыться нервным сном, полным кошмаров, где чудовищно живучая тварь рвала меня. Я бил ее револьвером, пытался пронзить шпагой. Но ничего поделать не мог. А она рвала меня, отделяя куски плоти и тут же пожирая.
Глава 8.
Служба при "Единорогах" мало чем отличалась от сидения в траншеях. Только во время их залпов она превращалась в настоящий ад. Хотя стрельбу самоходные установки вели редко - не больше пары часов в сутки. Причем, именно в сутки, потому что огонь могли открыть и заполночь. И ведь что самое странное, казалось бы, привыкнуть к залпам "Единорогов", высасывающим из легких воздух, просто невозможно. После десятка залпом все обслуга чудовищных орудий, да и практически все, кто находился поблизости, ходили, будто пьяные из-за продолжительных, хотя и не сильных контузий. А их за день все получали несколько, как заправские артиллеристы. Но человек может привыкнуть к чему угодно. И вот уже почти никто не обращал внимания на ревуны "Единорогов", которые те включали перед началом каждого обстрела.