Она выжила, и Бог дал даже больше, почти невероятное, - поправилась и через длительное время вновь приступила к обязанностям.
На одной из фотографий того периода она запечатлена на субботнике: солнечный летний день, молодая стройная женщина в цветастом открытом сарафане, в одной руке лопата, другая козырьком приложена к крошечной косынке, едва прикрывающей копну густых темных волос, улыбка, ровный чистый взгляд. Такой ее впервые увидел будущий муж Михаил Войновский.
Поженились, жили от получки до получки. В 1973 году муж поехал на Север "за машиной". Вскоре выяснилось, что с длинным северным рублем все не так просто, как казалось, и через год она тоже приехала в Надымский район. Они все же купили машину, но через восемь лет работы на Севере - старожилы помнят, их красная "Нива" стала первой легковушкой в истории Пангод.
Первые десять лет еще жила надежда, что Север -- это настолько временно, что не стоит распаковывать то, что доставалось по спискам, очередям, лотереям, - все для жизни "там": скоро все это уложим, поставим в контейнер, - и прощай Север! Потом, став старше, поняли, что второй жизни не будет, а в этой, единственной, каждый день проживается в первый и в последний раз. И перестали делить: север, юг... - просто жизнь, и они в этой жизни.
Тогда, более двадцати лет назад, к ее первому приезду муж собственноручно, из бросового материала, которого уже тогда было полно в тундре, построил балок в районе ГП-5, там и стали работать вместе: он трактористом в колонне Надымского КАВТа, она в столовой, а затем в военизированной охране Газопромыслового управления.
Здесь, несмотря на трудности становления, адаптации, прошли самые спокойные годы совместной жизни: ушла отравляющая существование зависимость от "копеек", в часы отдыха их окружали не бетонные стены и городской гомон, а почти девственная природа. Михаил вспоминает, как они рыбачили в излюбленном месте только им известном, где у них была собственная сторожка. Особенно трогателен рассказ в той части, где утренней зарей Миша стоит в болотниках по колена в холодной воде, выбирает из сетей ночной улов, Варя рядом, с кастрюлей нагретой на костре воды - периодически он опускает туда окоченевшие руки...
Рыбы было много, они приносили ее в столовую, раздавали соседям. Вахтовики жили одной большой семьей, делились радостями и печалями. Все тогда были добры не только друг к другу, но и ко всему, что их окружало.
Однажды из тундры прямо к УКПГ пришли олениха с маленьким олененком, была она, видимо, больна, легла недалеко от хозблока. Люди стали ходить на объекты другим маршрутом, чтобы не беспокоить беспомощную пару. Через два дня олени перестали пугаться и стали принимать пищу из рук.
После аварии на ГП-7, когда от огромного газового факела пострадали люди, проживавшие в расположенном рядом поселке, жилье из промысловых районов стали убирать, Войновским дали комнату в пангодинском общежитии.
Варваре, зная ее деловые качества и умение ладить с людьми, предложили работу диспетчера по авиаперевозкам ГПУ в поселковом аэропорту. Это и явилось, как потом оказалось, главным делом в ее северной жизни, в котором она стала известной Пангодам и тем надымчанам, чьи производственные пути пролегали через "Медвежье". Здесь она снискала неподдельное глубокое уважение руководства, летного состава, пассажиров.
Пассажиры - это все пангодинцы от мала до велика, потому что аэропорт для жителей поселка альфа и омега всех дорог, деловых и отпускных. Поразительно, но для меня, как и для многих моих земляков, слово "Варвара" - не только редкое имя редкого человека, но и имя нарицательное для целой группы предметов и понятий, связанных с деревянным зданием аэропорта, крохотным залом ожидания, аэродромными бетонными площадками, вертолетами, в прошлом - один из отпускных талисманов.
...Утром желающие улететь подходят к окошку диспетчера, записываются в общий список. Все с тревогой ждут своей участи, которая становится подвластной тому, кто только что их записал. Не всем пассажирам зала ожидания суждено сегодня перейти в категорию пассажиров вертолета, тому ряд причин - организационных, ведомственных, технических, сезонных, погодных...
Издалека доносится рокот подлетающего вертолета. Варвара Ивановна выходит из диспетчерской кабины, взгляды с надеждой устремляются на нее, многие встают. Она уверенным голосом, тона не допускающим возражений, зачитывает список счастливчиков, каждый из которых, услышав свою фамилию, торопливо берет поклажу, детей и устремляется к выходу. На улице пассажирская стайка с диспетчером во главе быстро и радостно движется к вертолетной площадке, куда уже приземляется "вертушка", все останавливаются. Потоки воздуха поднимают песочную пыль, по лицам сечет мелкими камешками, улетают головные уборы, падают чемоданы, все смеются: до свидания, Пангоды, до свидания, Варвара Ивановна, до встречи после отпуска!
В тот декабрьский вечер я впервые ясно осознал, что есть что-то изначально тревожащее в самой комбинации слов: "зал ожидания". Тревожное потому, что, несмотря на расписание рейсов, в ста процентах так называемой уверенности всегда замаскированы несколько процентов неопределенности и даже один, чей-то, - безнадежности.
Как и положено залу ожидания, в том, прощальном, было много народу и мало слов... В то же время, здесь царила необычность, даже в запахе, звуках: пахло карбидом, шипела газовая горелка... Потом Пангоды огромным добровольным потоком, как коллективный диспетчер, сопровождали Варвару Ивановну до обледенелой вертолетной площадки.
С недавнего времени для меня "Черный тюльпан" - это не только брюхатый аэрогрузовик наших современных войн, но еще и пангодинский серый ночной МИ-8, который, грозно мигая, уносил только что запаянный цинковый кокон в мутное оттепельное небо. Он так и остался в памяти исчезающим - в рокотную, циклично сверкающую точку.
На одной из фотографий семейного альбома ее сына я обнаружил грустную Варвару с большим белоснежным, солнцеобразным пятном в области сердца. Сын сказал, что так на пленке...
В Крыму, на Джанкойском кладбище тем летом появился памятник: в человеческий рост мраморная плита, на которой изображена красивая женщина. За ее спиной - снег, вертолеты. Вверху - эмблема "Надымгазпрома" и надпись: "Не напрасно называют Север крайним".
Пангодинцы, возвращаясь из отпуска, встречаются с Пангодами еще в небе: "Мишка" или "Аннушка" перед заходом на посадку пролетает над всей южной границей поселка, с этой стороны он как на ладони. Те, кто живет в брусчатых или щитовых домах, на подлете, еще издалека, вытянув шеи, торопливо высматривают в иллюминатор свою "деревяшку": цела ли? Я тоже, подчиняясь многолетней привычке-рефлексу, нахожу свою бетонную коробку и только тогда окончательно успокаиваюсь: дома. По аэродрому движется ручеек людей, сейчас мы приземлимся, ручеек перетечет в оставленный нами вертолет, а мы, в сопровождении Марины (Ирины, Милы...) - женщины в синей униформе с белой повязкой на рукаве, загорелой стайкой пойдем по направлению к зданию аэропорта, завершая еще один условный цикл непрерывного круговорота людей в Пангодах, на Севере, в природе...
У ПОДНОЖЬЯ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО КУПОЛА
На фотографии в журнале "Смена" было изображено нечто космическое: "неземная" природа Крайнего Севера, голубые сосны, пушистый и искристый, как вата на новогодней елке, снег и ровные ряды красивых оранжевых бочек - в них жили люди! В статье писалось: здесь будет город под куполом, Надым...
Редкие сердца оставались спокойными, люди вздыхали и... переворачивали страницу: сказка!...
Альмухаметовы из города Энгельса проверили: действительно, в агентстве Аэрофлота продадут билет до города-сказки, надо только соблюсти некоторые формальности.
Реальная дорога, как водится, дала небольшой зигзаг, и они оказались в Пангодах, как они позже шутили, где-то у подножья предполагаемого купола...