Панголин поднялся и подошел ближе к решетке.
Таракан уверенно пересекал освещенный коридор, направляясь к темной расщелине на пороге тюрьмы. Подбежав, он вновь прощупал воздух и, не колеблясь больше ни секунды, юркнул в темноту. Может его схватила пробегающая крыса или раздавил часовой, может он впервые увидел огромный мир, перебежал в другую часть темницы и поселился там – этого уже никогда не узнать.
Грэм отошел в тень. Опустил голову, зажав холодными ладонями горячие виски. Примятая бесчисленным количеством тел соломенная лепешка больше не подавала никаких признаков скрытой жизни.
«Он убежал!? Этот малыш просто убежал отсюда!.. Это знак?»
Он еще долго не сводил глаз с соломы – до тех пор, пока все сомнения не вылезли из него, не уползли и не скрылись в той темной трещине. Сопротивляться больше не было ни смысла, ни времени.
«Я спасу его! Я смогу предупредить его, и он спрячется!» - Грэм перекрестился и поднял голову к потолку:
- Спасибо, Господи, за посланный знак!..
План побега созрел молниеносно, тут же оброс подробностями и стал плодить неясные сомнения. Остаток дня панголин не находил себе места: круговорот мыслей не давал ни минуты покоя.
«Все получится. Сегодня дежурят Буй и Кулл – это хорошо. С другими было бы труднее: они никогда не делают обходы. Все время только играют в карты или спят, оба… и не боятся?.. Буй и Кулл! Кто из них?.. Буй?.. Нет. Кулл!.. Главное – успеть подготовиться… Будет поздно!.. Сегодня!.. Он не может не клюнуть… Только бы все получилось…»
Так продолжалось до самого ужина.
Как обычно, Грэм первый выставил дочиста вылизанную миску, отошел вглубь комнаты и сел на кучу соломы. Положил приманку на каменный пол и сел рядом.
«Он придет… Он обязательно придет!»
Охотник прикоснулся к небольшому комку каши – бережно помял и погладил его. Края уже начали подсыхать, превращаясь в острые шипы.
«Это очень вкусно… поверь».
Вскоре зазвенел долгожданный колокол. Вновь привычно заерзали узники и забренчали стражники. Минута и все стихло в ожидании – мгновение тишины перед порывом страсти…
- Ооо!.. - затянул священник высоким голосом. Мелодичный звук сорвался с колокольни и полетел, словно ветер над полем сочной травы, увлекая за собой тысячи вздымающихся в молитве рук.
- Господь наш Миронос! Все, в чем я в сей день согрешил, Ты прости мне, - прошептал Грэм и поднял руки, ни на мгновение не упуская кашу из виду.
- Подай мне мирный и здоровый сон и обереги меня от всякого зла…
Краем глаза он заметил, как таракан остановился в метре от приманки и замер, приподняв переднюю и заднюю лапы, в сомнении. Длинные усики нетерпеливо ощупывали воздух, выискивая четкий, нарастающий вкусовой след. Каша манила его, чуть выделяясь желтым цветом на фоне холодной черноты. Он колебался, видя рядом человека. Но не долго: голод победил и развеял сомнения в душе таракана. Так же быстро как появился, он метнулся к приманке – схватил. Дело сделано! – его мозг работал четко, без лишних сомнений. Он мгновенно просчитал возможные варианты отступления и выбрал оптимальный путь к укрытию. Подпрыгнув на месте вор, развернулся в воздухе…
- Ибо Ты хранитель душ и тел наших… - рука пленника выстрелила, как пружина и таракан нехотя продолжил незапланированный полет в угол комнаты. Голова насекомого расплескалась о шершавую стену, оставив на камне мокрое пятно и черную бусинку глаза.
- И Тебе славу воздаем, ныне, и всегда, и во веки вечные…
Грэм положил тушку рядом. Три раза перекрестился и бережно поднял комок каши. Подул на него со всех сторон. Внимательно осмотрел и забросил в рот. Холодный сухой шарик вызвал болезненное ощущение у основания нижней челюсти – в рот брызнула слюна, размачивая высохшую приманку.
Панголин долго жевал, наслаждаясь вкусом пресной гороховой каши. Таракан в углу еще немного подергал лапками, покрутил свесившейся на бок одноглазой головой, после чего затих. Можно начинать.
Аккуратно выкрутив прочные крылья, пленник положил в одно из них крючковатые жвала, предварительно вскрыв тушку. Покопавшись во внутренностях, вырвал черно-синюшную горошину и бережно уложил ее в другое крыло. Задвинул все в угол и прикрыл тонкой паутиной соломы.
Приготовление оживило и придало сил. Он снова был занят делом. О том, что побег идет наперекор великому Мироносу, старался не думать. Знаки явно указывали на то, что надо выбраться из тюрьмы и как можно скорее. От этого зависела его жизнь и, возможно, жизнь отца Иакова. Когда решение принято, а сомнения оставлены в прошлом – ничто не может помешать, все идет само собой, как будто выбора и не существовало. Будто сам бог ведет. Такое действие приятно и доставляет странное удовольствие от наблюдения того, как мир сам дает карты в руки.