Не помню, как и когда я уснул, но что было во сне, я помню необычайно отчетливо до сих пор - так, словно это и не был сон.
Я проснулся (во сне) от знакомого звука - кто-то звенел посудой в кухне. Но на сей раз я решил выяснить, в конце концов, в чем дело, и, как был, в майке и пижамных штанах, пошел на кухню. Еще в коридоре я заметил и удивился, что из открытой двери в кухне в темный коридор падает сноп голубоватого света - я четко помнил, что выключил свет. Цвет меня не удивил - Роман был большим любителем разных экзотических светильников, и, возможно, в кухне и была лампа с голубоватым светом, которую я не заметил. Представьте себе мое удивление, когда ступив на порог, я увидел, что за столом сидит женщина и пьет чай! Я остолбенел и, боюсь, открыл рот.
За кухонным столом слева сидела, тускло освещенная слабым голубоватым светом, худощавая светловолосая женщина в темно-синем платье. Увидев меня, женщина также впала на секундочку в замешательство, склонила голову, потом подняла ее и сказала виноватым и глухим голосом:
- Пшепрашам, збудилам пана. Не хцялам. Нех пан сяда, - она тонкой худой рукой указала мне на табуретку справа, по ту сторону разделявшего нас стола.
Я понимаю по-польски, но от неожиданности и недоумения не смог выдавить из себя ни слова. Как она сюда попала? Кто ей позволил хозяйничать в чужом доме?
- Пан не розуме по польску, - покачала головой незнакомка, и с грустью посмотрела на меня.
Тут я обрел дар речи.
- Розумем, я вшистко розумем, - пробормотал я. - Сконд си пани взела? (Откуда пани взялась?)
Надо думать, мои слова показались неизвестной не слишком любезными, потому что мелькнувшее было на ее лице оживление сменилось прежней грустью.
Дальнейший наш разговор шел на польском языке, но, поскольку я не уверен, что он будет понятен без перевода, передаю наш диалог по-русски. Кстати, замечу как странность. Вообще-то мое знание польского во многом пассивно, я понимаю устную и письменную речь, но сам говорю со скрипом, путая польские и украинские слова - практики не хватает. Но в этом ночном разговоре я, к собственному приятному удивлению, говорил очень бойко и почти не затруднялся в подборе слов.
Чувствуя неловкость стояния в дверях, да еще в таком виде перед женщиной, я сел напротив нее, и тут-то смог рассмотреть ее как следует.
Это была женщина лет 35-ти, не меньше, с худым лицом с правильными чертами, которое могло было бы быть даже привлекательным, если б не чрезмерно выщипанные полукругами брови, тонкие, как нитка, и слишком высокие, и если б не мертвенная бледность, которой скверное освещение придавало и вовсе голубоватый оттенок. Я еще подумал, что она, должно быть, чем-то тяжело больна, и это соображение заставило меня быть помягче с нежданной гостьей и не задавать ей вопросов в лоб. В конце концов, чай не мой, а сахара мне не жалко - пусть попьет, раз уж пришла.
Сделав глоток, незнакомка поставила пустую чашку и улыбнулась грустно и виновато.
- Я знаю, что время для визитов слишком позднее, но в другое время я не могу. Пан уже не сердится, что я похозяйничала тут?
- Да нет, - пожал я плечами.
- Пан тут живет?
- Нет, я родственник хозяев. Я живу здесь временно, пока они в отъезде.
- Жаль. Как пана зовут?
- Сергей.
- Сер-гей... Пан русский?
- Да, а что?
- О, ничего, я ничего не имею против русских. И против украинцев, и против евреев... Я ненавижу только немцев, - с этими словами странная гостья отвернула лицо, словно не желая, чтоб я видел его выражение. Рука ее, лежавшая на столе, судорожно сжалась в кулак. Впрочем, через миг незнакомка овладела собой и вновь повернулась ко мне.
- А как зовут пани? - спросил я.
- Эльжбета.
- Очень приятно, - пробормотал я, не зная, что говорить.
- Все удовольствие на моей стороне, - улыбнулась Эльжбета. - Я так соскучилась по живому человеческому общению.
- Вы знаете, и я тоже.
- Пан? Этого не может быть! Я засмеялась бы, если б могла.
- Да, да. Мне очень одиноко в этой квартире.
- Тогда давайте поговорим. Мне давно хотелось поговорить, но я не решалась будить пана.
- Давайте. О чем же мы будем говорить?
- Давайте о пане. Пан женат? Хотя нет, что я спрашиваю. Будь пан женат, он не жил бы здесь один.
- Нет, я не женат, - сказал я, улыбаясь. Перспектива разговора так оживила пани Эльжбету, что в ее прозрачных, каких-то студнеобразных голубых глазах что-то загорелось, так что лицо показалось даже привлекательнее, чем вначале.
- Чем пан занимается?
- Я аспирант, пишу диссертацию.
- Пан ученый. А что пан изучает?
Я хотел сказать правду - "немецкую литературу", но, вспомнив о ее отношении к немцам, вовремя сманеврировал:
- Французскую литературу
- О, Бальзак, Мопассан, Аполлинер... Пан говорит по-французски?
- Нет, я читал в переводах.
- Я люблю французские романы, хотя давно уже не читаю. Я учила французский в гимназии...А откуда пан знает польский?
- Самоучка.
- Пан очень хорошо говорит по-польски. Наверно, пан очень способный.
Я наклонил голову, не зная, как реагировать на неожиданный комплимент.
В приличных манерах женщины, говоривших о полученном воспитании, крылось какое-то противоречие с ее жалким платьем, которому даже помятый белый воротничок не мог придать и тени элегантности (спереди я к тому же разглядел какие-то темные пятна, едва заметные на синем), и с болезненной худобой, так что я невольно подумал, что здесь скрыта какая-то тайна.
- О, пусть пан не смущается, я не хочу флиртовать с паном, я вполне серьезно. У пана умные глаза.
Желая придать разговору другой оборот, я спросил:
- Мы не могли где-то встречаться с пани? Мне как будто знакомо ваше лицо.
Я лгал, лицо пани Эльжбеты было мне совершенно незнакомо, но ничего умнее я не придумал.