Даже во сне сердце мое забилось: я понял, что пани Эльжбета сдержала слово и снова пришла.
Я открыл дверь в кухню. Как и в прошлый раз, пани Эльжбета сидела на том же месте, но чашки возле нее уже не было.
И тут я смутился, сообразив, что я снова одет неподобающим образом. Но гостья словно прочла мои мысли, любезно сказав:
- Ничего, пан Сергей, не смущайтесь своего внешнего вида. Кто приходит в гости после полуночи, всегда застает хозяев в неглиже.
- Я переоденусь...
- Не стоит тратить на это время, садитесь!
Я сел - и вдруг ощутил холодное дуновение, словно где-то не закрыли дверь и потянуло сквозняком. Это длилось, впрочем, только одно мгновение. Пани Эльжбета выглядела не лучше и не хуже, чем в прошлый раз, и я вновь подумал, что она чем-то больна. У нее были такие худые, бледные пальцы, как у очень изможденного человека, и неестественно тонкие запястья. Ногти были какие-то синеватые - или это так казалось от голубого света лампы? Чем-то невероятно грустным повеяло от этой женщины, хотя она и попыталась сдержать слово и быть более интересной собеседницей: с усиленным оживлением она заговорила о Львове, о том, сколько новых одинаковых районов было построено, а центр города ветшает, и не лучше ли было бы потратить деньги на сохранение старой части Львова? А Стрыйский парк? Разве таким он был прежде?
- Вы любите Стрыйский парк, пан Сергей?
- Да, с удовольствием там гуляю.
- Раньше это было такое романтическое место... По крайней мере, для меня! Я гуляла там с Павлом - это мой муж - когда он был еще моим женихом.
- Пани замужем?
- Уже вдова. Павел погиб в 39-м, - по лицу пани Эльжбеты пробежала тень. - А пан? Отчего пан не женат?
Вопрос был, конечно, слишком личный и не слишком вежливый, но я понял, что пани Эльжбета задала его, желая отвлечься от мрачных воспоминаний и отчасти мстя за ту боль, которую я причинил ей своим необдуманным вопросом. Впрочем, она тут же поправилась:
- Простите, я не имею права спрашивать.
- Нет, отчего же? Хотите, я расскажу вам одну историю?
- Любовную?
- Да. Может, вы поможете мне разобраться в том, что случилось.
- Конечно, помогу. Я рада буду хоть в чем-то быть полезной пану.
И я, на мгновение заколебавшись, словно прыгнул в моста в воду и подробно, как умел, рассказал случайной гостье, которую видел второй раз в жизни, историю любви, историю о девушке по имени Роксана. Пани Эльжбета слушала с необыкновенным вниманием, которое, честно говоря, здорово меня стимулировало: ведь никто не любит рассказывать равнодушному и зевающему собеседнику.
- ... И вот я даже не знаю ее адреса в Киеве, - закончил я свою повесть, - не знаю, увижу ли я еще ее когда-нибудь. Но почему так вышло? Что я сделал не так? Или она меня не любила?
- Любила, пан Сергей, - грустно сказала пани Эльжбета и вздохнула. Похоже, моя история ее затронула по-настоящему. - Но вы не переживайте так. История ваша печальна, но пан еще так молод! Вы еще встретите большую любовь, я уверена.
- Значит, все из-за меня.
- Не вините себя. Пока мы живем, мы видим только одну сторону луны, и потому во многом ошибаемся.
- Вы ходите сказать, что наше видение жизни несовершенно, а раз так нельзя себя обвинять? Но нестерпимо думать, что все могло бы быть иначе...
- Но вы же не знали об этом.
- Теперь знаю, но ничего нельзя изменить.
- Да, пан Сергей, да! И это самая страшная мука, это ад! Полное зрение ты обретаешь тогда, когда можешь смотреть только во мрак, а полное знание когда оно уже бесполезно. О, какая тоска, пан Сергей, какая тоска! Я не узнаю квартиры, где прожила всю жизнь, от меня в ней ничего не осталось, только чемодан, старый желтый чемодан! Я блуждаю по улицам, смотрю на окна, и знаю, что из сотен тысяч людей, живущих за этими окнами, никто не помнит обо мне!
Пани Эльжбета обхватила голову своими худыми руками, точнее, сдавила ее, закрыла глаза и задрожала, словно в ознобе.
- Что с вами? Вам плохо?
- Нет, нет. Простите меня, пан Сергей. Я веду себя безобразно, и порчу вам настроение. Вы прощаете меня?
- Да, безусловно, о чем речь...
- Спасибо. Пан добрый человек. И я знаю, что если я попрошу что-то у пана, пан исполнит. Не переживайте, это мелочь, самое малое, что может сделать человек. Помните обо мне.
- То есть?
- Просто вспоминайте меня иногда - и все.
- Только это?
- Да, только это.
И я, дурак, пообещал. Пообещал искренне, от всей души.
Словно вдохновленная моим обещанием, пани Эльжбета начала рассказывать о себе, да с такой откровенностью, какую из мужчин может ожидать от женщины разве что личный врач. Она рассказала, что долго не выходила замуж за своего Павла из-за сопротивления матери ("Он был не шляхтич, моя мать не могла этого пережить"), что сделала два аборта ("За это меня и покарал Бог"), что за ней ухаживал один богач, уехавший перед войной в Аргентину, и что выйди она за него, все было б иначе ("Но он был такой толстый, как свинья, и совершенно лысый! Я не могла бы полюбить такого!"), что с Павлом они жили очень хорошо и что на последнее Рождество он подарил ей котиковую шубу. В комнате, где теперь кухня, жила ее прислуга, Христина. Ей не повезло: она попала на улице под облаву и была отправлена в Германию на работу, на военный завод, где и погибла во время бомбежек союзников. "Мы разминулись всего на год. Бедная девушка!"
- И в итоге всех пережил чемодан из свиной кожи, - грустно пошутила пани Эльжбета. - Но и он никому не нужен. Пану нужен желтый чемодан? Нет? И мне, к сожалению, тоже. О, скоро три. Как я не хочу уходить! Надеюсь, я немного развлекла пана своей болтовней?
Если сперва я и воспринимал рассказ Эльжбеты как развлечение, то чем дальше, тем сильней мной овладевала тревога, природу которой я не мог понять. Но что-то здесь было определенно не так! Я не успел разобраться в своих ощущениях: настало время прощаться.
...Проснулся я поздно, с тяжелой головой, и в первые минуты после пробуждения не помнил о второй серии странного сна. Но зайдя наконец в кухню, я мгновенно все вспомнил - и сел. Мне отчего-то стало необычайно тошно и захотелось проветрить помещение.
Я вдруг испытал страх - леденящий страх кошмара - но впервые я испытывал его не ночью, во сне или сразу после пробуждения, а днем, спустя несколько часов спустя сна. Но разве это был кошмар? Что такого страшного было в этом сне - кроме повторения ситуации?