Анна Владимировна снова всмотрелась в мою суточную расшифровку. Перебежала взглядом в дневник.
— Что-то не так? — спросил я со значением, заметив, что ее больше всего заинтересовало то место дневника, где я упоминаю про «интимную близость» и поведение сердца в этот момент.
— Да ничего особенного. — Она повертела листок. — Но они тут пишут, н-да, небольшая депрессия.
— Что значит «депрессия»? — Я постарался улыбнуться пошире и как можно более беззаботно, как будто это могло изменить ее мнение о моих данных.
— Знаете, техника — вещь такая, доверяй, но проверяй. Да и на кардиограмме есть один зубчик такой. Может быть, гипоксия небольшая, а может, просто вегетатика пошаливает. — Анна Владимировна оторвалась от бумаг. — Метаболическая особенность.
Улыбка уже давно сползла у меня с лица, я ощущал, как это происходило.
— И что?
Анна Владимировна успокаивающе улыбнулась:
— Да ничего. Но для полноты картины я бы сделала еще пробу под нагрузкой.
— Это что, велосипед? — со знанием дела спросил я, изучивший книжку Трешкур.
— Можно и трэдмил, бегущую дорожку. Пойдете? Хорошо, вот направление. И рецепт. Конкор хорошее лекарство. Гарантия от внезапной смерти.
Что? Что?
С неприятным чувством я пошел «кататься» на велосипеде. Опять меня облепили датчиками, запустили компьютер и скомандовали: «Крути!». Минут двадцать я, борясь со все более возрастающим сопротивлением педалей, удерживал заданную скорость вращения. Вспотел, ноги стали ватными, но я не сдался. На каждый вопрос «тяжело?» я отвечал спокойным мужским «нормально». Потом сполз с электронного коня и встал в углу, застегивая пуговицы на рубашке дрожащими от спадающего напряжения руками. Толстая врачиха тыкалась длинным носом в экран компьютера, что-то бормоча себе под нос и постукивая двумя пальцами по клавишам.
Я заправил рубашку и осторожно поинтересовался:
— Что-то не так? — спросил, надеясь услышать недовольное: «Да все в порядке, просто техника барахлит».
Толстуха вырвала из пасти принтера разрисованную бумажку и подошла ко мне, глядя носом в пол.
— Неважно дело, да? — еле выдавил я.
— Да, можно и так сказать. Тут вот небольшая нисходящая депрессия.
— А что это значит?
— Доктор вам все объяснит.
Я побрел с первого этажа, где крутил педали, на второй, стараясь не слишком шататься из стороны в сторону.
— Жаль, — сказала Анна Владимировна, посмотрев бумажку.
— Что там такое? — спросил я пересохшими губами.
Она наморщила лоб и забросила на него свои огромные очки.
— А боли вот здесь, за грудиной, не отмечали?
— Нет.
— Очень даже может быть, что это так называемая безболевая ишемия. Вот этот участок кривой на графике говорит, что сердечная мышца в определенный момент голодает. Ей не хватает кислорода. Обычно это дает болевое ощущение за грудиной. Жующая, режущая боль, понимаете?
Я был оглушен собственными вопросами. У меня — ишемия?! Да с какой стати?! За что?!
— И что теперь делать?
Видимо, выражение лица моего было таково, что врач сразу кинулась щадить мои нервы:
— Процесс еще в самом начале. С этим живут десятилетиями.
— Какой процесс?
— В артериях, питающих сердце, откладываются шлаки, образовываются так называемые склеротические бляшки. Просвет артерии суживается, и в момент напряжения приток крови становится недостаточным. Придется немного следить за нагрузками, не делать резких движений.
Ничего себе — во что же это превратится моя жизнь! Учитывая, что эта «небольшая» депрессия возникла в тот самый момент, когда я… в голове у меня трагически зашумело.
— После определенного возраста, в районе пятидесяти, ишемическая болезнь сердца довольно частое явление.
Это она старается меня успокоить. Это у них такой врачебный метод, я еще по книжке Трешкур заметил: «Если вам поставили диагноз мерцательная аритмия, знайте, что вы не одиноки». Странный метод. Как будто мне должно стать легче, если я узнаю, что еще очень многие мучаются такой же хворью.
— В моем возрасте такое часто встречается?
— Да, конечно, причем многие просто не знают, что у них артерии забиты, отсюда и внезапные смерти. А вы знаете.
И странно — мне стало легче.
— А может…
— Может, может техника ошибаться. Не исключено, что ничего там у вас и нет. Болей вы ведь не ощущаете.
— Но…
— Есть только один стопроцентный способ выяснить состояние ваших артерий — коронароангиография. — Она отвела взгляд в сторону. — Но это довольно дорого.
По дороге домой я зашел в книжный на Русаковской. Купил книжку об ИБС. Полупопулярную. Провалившись дома в кресло, углубился. Тошнило от самого факта, что я вынужден теперь примерять к своей жизни рецепты инвалидного поведения. Оказывается, нельзя мне отныне резко вставать, поднимать самые нетяжелые тяжести, бегать; баня, выпивка — все нельзя! Книга настаивала на выхолощенном, убогом составе питания, но, насколько я понял, не гарантировала, что соблюдение всех этих правил заметно удлинит мою жизнь. Все время теперь мне следовало таскать с собой лекарство. Приступ стенокардии мог схватить меня даже всего лишь оттого, что я вышел из теплого дома на мороз. Причем в моем случае приступ этот даже не предупредит меня соответствующей болыо. Короче, умереть я могу в любую секунду. Положение не просто ужасное, но еще и дурацкое. Осторожничать совершенно, судя по всему, бессмысленно, плевать на все эти ограничения — смертельно опасно.