Я вспомнил о бумажке с нужными координатами, достал из кармана и тут же сообразил, что мне влево, мимо часовенки. Ее точно не было двадцать лет назад. Как одухотворилась психиатрическая жизнь теперь, подумал я.
Отыскав нужную дверь на первом этаже унылой на вид многоэтажки, я нажал на звонок. Мне не открыли. Нажал еще раз. Только после третьей попытки дверь приоткрылась, я сказал драматически зевающей женщине в белом халате, что я к Нине Ивановне. Меня впустили в квадратный предбанник. В него выходило сразу несколько дверей. Все были закрыты.
— Садитесь.
Я сел в одно из двух имевшихся тут кресел. Мне было сказано, что Нина Ивановна занята пока. Медсестра указала на белую дверь слева от меня, и я понял, что Нина Ивановна находится там. Я явился на семь минут раньше условленного времени, так что нестыковка возникла по моей вине.
Медсестра открыла другую дверь, ведущую из предбанника в глубь отделения, и я увидел огромную женщину в черном халате, с распущенными волосами, ее круглые черные буркалы рыли воздух, не мигая, прямо в направлении меня. Забавно, сказал я себе, перебарывая морозец, набежавший на позвоночник, откуда она знала, что я сижу здесь? И испытал несомненное облегчение, когда медсестра отделила меня дверью от этой зрячей статуи.
Стал осматривать место, где оказался. Важное для меня место. Можно сказать, в известном смысле чистилище. Отсюда меня ждет дорожка или в инферно настоящей психушки, или райская улыбка Нины Ивановны — мне почему-то казалось, что она должна быть очаровательной женщиной — сообщающей, что у меня ничего серьезного, «функциональное расстройство», и что скоро все само развеется.
На стене прямо передо мной висела стенгазета отделения. Десяток фотографий, рассказывающих о поездке примерных больных на экскурсию в Троице-Сергиеву лавру. Рассмотреть лица экскурсантов не вставая не получалось, но можно было думать, что лица у них довольные. Надо бы умилиться, дело-то хорошее, из таких вот мелких усилий и состоит подлинное, несаморекламное подвижничество. Но умилиться я не успел, потому что услышал голоса. Из-за левой от меня двери, той, где находилась неведомая Нина Ивановна.
То есть я и раньше чувствовал какой-то человеческий шум в том направлении, но он не сразу развалился для меня на отдельные голоса и слова.
Один голос был мужской, другой женский. Нина Ивановна допрашивает больного?
«И это каждую ночь?» — «Да». — «Вы просыпаетесь, а он уже там?» — «Да». — «И что он делает?» — «Ничего не делает. Только пугает». — «Как пугает, он что-то говорит?»
Нет, вопросы задает мужской голос, а отвечает женский. Что-то гут не так.
«Ничего не говорит, но пройти мимо него нельзя». — «Вы хотите пройти, но не можете?» — «Да. Страшно». — «А как он выглядит?» — «Не знаю». — «Но вы его видели, хотя бы раз?» — «Нет». — «Но, может, его гам и нет?» — «Есть». — «Вы проверяли?» — «Нет». — «Почему?» — «Страшно». — «Вы так и остаетесь лежать?» — «Да. Даже в туалет не хожу. Если никого нет дома». — «А сестра не боится его?» — «Нет». — «Может, потому, что его нет там, за дверью?» — «Он есть». — «Но почему ваша сестра не боится его?» — «Потому что он приходит не к ней!» — «Логично».
Что-то в этой беседе было не так, «не логично», но я не мог сообразить, что именно.
«Хорошо, вы его не видели. Ни разу?» — «Ни разу». — «Ну а каким вы его себе представляете?» — «Представляю». — «Это мужчина, насколько я понимаю?» — «Да». — «Молодой?» — «Нет». — «Старый?» — «Нет». — «Значит, средних лет?» — «Значит, так, да». — «То, что страшный, и так ясно, но какой на вид? Крохотный? Небольшой? Здоровый?» — «Здоровый». — «Точно здоровый?» — «Совершенно точно». — «Я имею в виду крупный?» — «Да, крупный». — «В очках?» — «Нет». — «С бородой?» — «Да». — «Вы уверены?» — «Да». — «Хорошо, что вы в чем-то уверены. На сегодня, пожалуй, хватит».
Черт побери, все сходится: мужчина, средних лет, крупный, — мысленно усмехнулся я. Никуда не денешься, придется признать, что говорили обо мне. Здесь это принято — обсуждать пациента, который еще не появился. Здесь даже ступорные тетки знают о моем приходе и где я буду сидеть. И разговор закончился диагнозом, от которого я бы не отказался: «Здоровый, совершенно точно». Настолько же точно, как и то, что с бородой.
Четырехгранник ключа грюкнул в четырехгранном отверстии, дверь отворилась, в коридор вышла невысокая белокурая женщина с мягкой улыбкой на припухших губах.
— Нина Ивановна… — раздался сзади голос, конца фразы я не разобрал.
Женщина полуобернулась на этот звук, опять улыбнулась и села в соседнее кресло.