Пошарив под пиджаком, лейтенант извлек короткоствольный полицейский револьвер.
— Быстрее и побольше шума! — велел он Ноксу. — Только без разговоров — у нас нет на них времени. Если бы это место в самом деле было мельницей с привидениями, то могу догадаться, чей призрак мы бы здесь увидели.
— Ну и чей же?
— Джона Фосдика, или Лютера Маккинли. Он преследовал нас с самого начала этой истории, а мы с ним так ни разу и не столкнулись. Но я велел вам не разговаривать, а сам разболтался. Вот проклятое место!.. Эй, вы, бросьте!
Последние слова были адресованы не Ноксу. Свернув, они увидели очередную, более просторную нишу с полом, возвышающимся над водой всего на один фут. На заднем плане виднелось нечто вроде вращающегося мельничного колеса, а на переднем — две человеческие фигуры.
Одна из них, несомненно, была жива; вторая — в лучшем случае без сознания. Джуди Нокс лежала лицом вверх на усыпанном соломой полу — глаза ее были закрыты, а лицо имело оттенок воска. Стоя на коленях возле Джуди и спиной к вновь прибывшим, вторая фигура подняла стрелу с четырьмя остриями, готовясь нанести удар. Нокс не мог видеть лица убийцы, но знал, кто это.
— Бросьте стрелу! — крикнул лейтенант Спинелли. — Бросьте, говорят вам, не то…
Убийца, словно не слыша, взмахнул стрелой. Лейтенант выстрелил.
Треск полицейского револьвера заглушил мощный удар грома, отозвавшийся гулким эхом.
Железная стрела со звоном упала на пол. Пуля угодила убийце под левую лопатку. Рухнув лицом вниз поперек ног Джуди, жертва меткого выстрела лейтенанта Спинелли осталась лежать на краю пола, уронив в воду голову и руки.
— Займитесь вашей женой, — посоветовал детектив. — Убийце уже ничем не поможешь.
Это было чистой правдой. Шляпка и очки, свалившись в канал, вскоре ушли под воду. Из раны в спине текла струйка крови. Пуля попала в сердце Элизабет Харкнесс.
Глава 20
КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
Вечером в воскресенье, 25 апреля, сцена театра «Маска» изображала кухню фермерского дома в Нью-Гэмпшире, где происходит первый акт «Ученика дьявола», премьера которого была назначена на завтра. На сцене при ярком освещении собралась группа людей, участвующих в последнем действии неофициальной пьесы.
Доктор Гидеон Фелл восседал на диване со своей длинной трубкой. Филип и Джуди Нокс поместились на стульях с длинными спинками из того же гарнитура. Необычно молчаливый Бэрри Планкетт и более робкая, чем всегда, Энн Уинфилд присели на край стола возле декоративного камина. Лейтенант Спинелли мерил шагами сцену, иногда отпуская замечания.
— Меня с самого начала сбили с толку, — сообщил он, — слова маэстро, что женщина не могла совершить это преступление.
— Прошу прощения, сэр, — вежливо возразил доктор Фелл. — Вы заявили о готовности держать пари, что ни одна женщина не могла выстрелить из этого арбалета, а я ответил, что согласен без всякого пари. Но все дело в том, что арбалет не использовали в качестве оружия.
— Однако мы слышали звук выстрела! — воскликнул Бэрри Планкетт.
— На спуск нажали, возможно, через полминуты после убийства. Как я постараюсь объяснить, это было частью изобретательного плана. Чтобы разобраться в убийстве Марджери Вейн, леди и джентльмены, мы должны уяснить, что никакой арбалет не был и при данных обстоятельствах не мог быть использован в качестве орудия преступления.
— Почему?
Доктор Фелл затянулся погасшей трубкой.
— Насколько я понял, судья Каннингем прочитал двоим из вас небольшую лекцию об арбалетах. Удивительно, что он не заметил погрешности в первоначальной версии, хотя сам подчеркивал мощную ударную силу арбалета. Вы, лейтенант, оказались очень близки к истине, когда сказали, что убийца не мог проскользнуть в ложу и выстрелить в спину Марджери Вейн, так как выстрел с такого короткого расстояния превратил бы ее в кровавое месиво, какого вы не видели со дня высадки в Нормандии в 44-м году. Но если бы выстрел произвели с другой стороны зала — с большего, но все же относительно короткого расстояния, — тело жертвы выглядело бы почти столь же плачевно. Большинство из вас видели, что произошло, когда мистер Планкетт, стоя на сцене, выстрелил в дверь ложи «В». Стрела на половину своей длины пробила насквозь крепкую дубовую дверь.
— Вы имеете в виду, — осведомился актер, — что стрелой воспользовались как… как ручным оружием?
— Не обязательно, — отозвался доктор Фелл, — хотя это зависит от того, что вы подразумеваете под ручным оружием. Это я также попытаюсь объяснить. Как я однажды заметил, преступление было совершено таким способом, потому что это был единственный способ, которым данный преступник мог его совершить.
— Элизабет Харкнесс! — поежилась Энн Уинфилд. — Но она казалась такой… такой симпатичной!
— Во многих отношениях она и была таковой. Ее многолетняя преданность Марджери Вейн, которую она хотя и преувеличивала в собственных целях, ни в коей мере не являлась притворной. Если бы Марджери Вейн не растравляла в себе давнюю и нелепую злобу, ее компаньонка никогда не причинила бы ей вреда. Во время так называемой прелюдии на борту лайнера я мог поклясться, что от мисс Харкнесс не исходит никакого зла. И я был прав — тогда она еще не замышляла ничего дурного. Ее душу обуяла ярость, только когда ненависть к Джону Фосдику, которую Марджери Вейн лелеяла десятилетиями, вступила в прямой конфликт с любовью, которую Элизабет Харкнесс питала к нему столь же длительное время.
— Значит, история Кейт Хэмилтон была правдой? — воскликнула Энн Уинфилд. — Она говорила, что в молодые годы Фосдик был неравнодушен к Бесс. Выходит, Бесс тоже любила его?
— Мисс Уинфилд, могу я попросить вас не забегать вперед?
— О, простите! Но когда у вас возникли подозрения?
— Даже у такого старого маразматика, как я, — ответил доктор Фелл, — пробудились подозрения, когда мисс Харкнесс в ночь после убийства сидела перед нами наверху и рассказывала историю, которая была… хрмф!.. слишком хороша для правды. Одна маленькая деталь беспокоила меня и до того. Она вдохновила мое неверно истолкованное заявление, что преступление и милосердие часто берут начало в одном и том же месте.
— Дома! — подхватил лейтенант Спинелли. — И я сперва подумал, что вы имеете в виду Ричбелл.
— Полно, сэр! Конечно, многие могут назвать Ричбелл своим домом, но только не Марджери Вейн. Ее домом могли быть Лондон, Сомерсет, Канн или — в последнее время — Флорида. Короче говоря, место, где она останавливалась со своей свитой, в которой постоянно присутствовала Элизабет Харкнесс.
Повторяю: деталь, беспокоившая меня, была очень маленькой. К вечеру в воскресенье мисс Вейн с Элизабет Харкнесс и Лоренсом Портером прибыли в отель «Першинг» в Уайт-Плейнс. Вскоре два ценных ювелирных изделия — бриллиантовый браслет и золотое ожерелье с бриллиантами и изумрудами — были украдены из ее спальни. У вас с собой, случайно, нет этих вещиц, лейтенант?
— Они у меня в кармане, маэстро. Дать их вам?
— Спасибо, не сейчас. Позже они мне понадобятся. — Доктор Фелл продолжал попыхивать погасшей трубкой. — Марджери Вейн клялась, что их украл Портер, — она заявила, что видела это собственными глазами. Портер так же решительно заявлял, что драгоценности взяла сама мисс Вейн, хотя потом признался, что не видел, как это произошло. Что, если то же самое относилось к словам Марджери Вейн? Каждый из них обвинял другого, так как был уверен, что вором мог быть только он. Но ведь существовало еще одно лицо, имеющее доступ к драгоценностям. Так как мисс Вейн и Портер не сомневались, что преданная компаньонка никогда не возьмет их ради собственной прибыли, им и в голову не пришло подозревать ее. Но боюсь, что это пришло в голову мне.
Потом мы услышали рассказ преданной компаньонки в офисе этого театра и познакомились с таинственной газетной вырезкой, благодаря которой смогли идентифицировать Лютера Маккинли, или Джона Фосдика.