— Ты хочешь с этим бороться? — спросил я.
— Как? — спросил я.
— Ебемся, — сообщил из-за перегородки Демьян.
Мы выпили. Юрий открыл окно, чтобы выгнать дым в прохладный воздух раннего сентября.
— Может быть, нужна партия? — спросил я?
— Партий полно, — возразил Петр.
— Хорошо живут только евреи, — заметил Зе, — потому что у них в крови заложено понимание жизни, еб. Друг друга евреи так не трахают, как русские. Мне это не раз говорили. Я знаю, что русские — лохи. Почти все. Нет, в отдельности — все нормально. А в-общем… Я ж сам русский. Я так говорю, потому что не хочу, чтобы мы были лохами.
Пьяный бред продолжался. Напившись, я уже не помнил, о чем шла речь. Пьянка, она хороша тем, что если наутро тебе стыдно, значит она удалась.
Водка стояла поодаль. В ящике. Когда пузырь кончался, новый брался оттуда, раскупоривался уверенной рукой. Бух. На стол. Покачнулась белая жидкость. Все засуетились, стаканы свои задвигали. Я ж внутренне от каждой такой раскупорки только содрогался, потому что желудок уже давно зажег красный свет. Потом наступает момент, когда поздно думать, поздно слушать. Желудок — это кожаный мешок, смазанный желудочной кислотой. Его спорт особенен, и не всякий справляется с этой халявой. Если же не позовет он на двор, чтоб очиститься, то это уже до утра.
— Надо идти в террористы, — сказал Юрий.
— Террористов просто так не бывает, — возразил Петр.
— Это почему?
— Всех террористов создали спецслужбы. Не, раньше были. Раньше людей на земле меньше было, и люди не такими штампованными жили.
— А мы будем сами по себе, — сказал Юрий. — Нахер нам спецслужбы. Нахер нам кто-то? Никто нам не нужен. Разработаем программу. На двухстах листах. Клятву произнесем.
— Ну, нихуя себе, — сказал Демьян, высунувшись из-за ширмы. — Чисто 11-е Сентября.
— Чисто да, — сказал Юрий, — где, правда, об 11-м сентября? Включишь телек — все в печальном пафосе. Мы скорбим. Никто не скорбит по Ираку? Почему? Потому, что самим слабо что-то сделать, проще получить бабло от дяди. А правда в том, что когда было 11-е сентября, я, например, был на работе. Варил арматуру. Тут ребята приходят, говорят — офигеть, смотри, что в мире происходит. Мы вошли в дом. Работали тогда у хозяина. Смотрим эту всю фигню. Ну и чо? Все ведь были рады. Вся Россия радовалась. Я знаю. Встречаю пацанов во дворе. Будешь, говорят, водку? Буду. Пьем. Ништяк, говорят, штатов долбанули. Чисто неплохо. И до сих пор все вспоминают и радуются. Жалко, что мало, да? Мало всыпали. А по телеку — одна еврейская скорбь. Будто кому-то плохо.
— А в Ираке типа всем хорошо, — подала голос Наташа.
— А ты чо, знаешь, родная? — спросил Демьян, — да я манал, Натаха, давай выпьем.
— Не могу.
— Ды…. Пили, пила, не можешь. Мы как-то с пацанами поехали на село, чисто кресты немецкие из могил выкапывать. Нам один тип чисто это место подсуетил. Хотел еще бабки взять, а я говорю: э, слышишь, братуха, да я бос-сяк, мне похуй. Кар-роче, мы с Лютым туда приехали, коб-был зацепили. Одна говорит — слышь, в натуре, у меня скоро экзамены, мне нужно уч-чить. Ну, уч-чи, говорю. Ну, я пойду? — спрашивает. Да ты ч-чо, говорю, р-родная, зря я, что ли, тебя сюда приволок. Раком стой и читай, а я тебя ебсти буду.