И песнь все шумела:
Роза саронская, лилия долин!..
У ног твоих лежать хочу, хочу целовать стопы твои…
Склони ко мне голову свою и взгляни на меня, ибо чахну я от любви к тебе…
Ногу свою поставь на голове моей, и буду я благодарить тебя…
Уста мои горят, и зажглись очи мои…
Как огненный вихрь, бушует любовь моя в груди моей, как море поглощает меня тоска…
О, возлюбленная моя! вот я ждал тебя днем и жду ночью, когда розы подобны драгоценным чашам…
Над челом моим звезды… сапфирные звезды сияют…
И песнь все шумела:
Над челом моим звезды, звезды огненные, пламенные…
На руках моих сияет серебро, и грудь моя в серебре…
Силен ты и прекрасен, о, возлюбленный мой…
Земля дрожит и гнутся деревья, когда иду я сражаться…
Окованы железом руки мои, как водопад, прорывающий плотину…
Склоняю к тебе голову мою и лицо мое, блестящее медью…
И песнь все шумела:
Ты для меня, как святыня, как воплощенное чудо…
Я слепну, когда гляжу на тебя, ибо ослепляет меня светлость твоего девственного лика…
Девственность твоя опьяняет меня; я подобен надрубленному дереву или орлу, сраженному молнией…
Тень души твоей — моя душа; как эхо за звуком, так сердце мое следует за твоим…
О, как прекрасна ты, о, как прекрасна ты, возлюбленная моя…
Днем ты, как благоухающая роза, ночью как драгоценная чаша…
Ты — молитва моя, благотворение и самоотречение.
Есть тихие, уединенные гроты, куда закрадывается боязливый луч солнца и листик плюща.
Наложи меня, как печать, на сердце твое и, как печать, на грудь твою, ибо сильна, как смерть, любовь и крепче могильного камня.
И песнь все шумела:
Мы выстроим дворцы из яшмы и хрусталя, сияющие золотом и драгоценными камнями…
Протяни благоуханные руки, о, цветок великий, обними нас, пусть нас не будет…
Ибо исчезнуть хотим мы в чашечке твоей, в объятиях твоих и в море твоего благоухания…
На стенах нашего дворца, на хрустальных, прозрачных, сияющих стенах вьются стебли твои, гнутся чашечки твои, о, цветок!
Мы, как заблудившиеся в лесу, как путники в роще в полуденный зной…
Когда повернем мы лица — всюду чашечки твои, и когда подымем глаза — стебли твои благоуханные…
Я, как роза лесная; оплели меня сестры мои…
Когда взгляну и протяну руки — всюду розы, розы, розы…
Розы щекочут уста мои и льнут к грудям моим…
И стопы мои целуют; оплели колена мои…
Нет места на теле, которого бы они не целовали…
Я, как роза саронская, растущая в лесу роз…
Наложи меня как печать на сердце твое и как печать на руку твою, ибо сильна как смерть любовь и мрачна как бездна ревность.
И образ Стжижецкого в полуоткрытых глазах Мэри становился все более и более ясным и близким…
Глаза его глядели в ее глаза, губы его сливались с ее губами…
И прильнули к ним… Тогда Мэри обвила его руками, прижала к себе и поплыла куда-то, в глубину, в бездну…
Мир, как туман, рассеялся пред нею…
Она очнулась, глядя еще в глаза Стжижецкого и чувствуя его губы на своих.
— Люблю тебя! — прошептала она.
— Люблю, люблю, люблю тебя! — шептала она все страстнее.
— Люблю тебя, люблю… где ты… где ты? приди! я тебя люблю!..
Она не поднималась; лежала в лодке на спине, подложив руки под голову. Какая-то тяжесть угнетала ее, тянула на дно. У нее не было ни силы, ни воли. А губы ее все шептали: «люблю тебя!»
Но сонные или полусонные мечты и грезы стали развеваться, исчезать. Мэри открыла глаза, села в лодке и пригладила волосы.
— Люблю ли я его в самом деле? — спросила она тихо; но вот она заметила, что во время ее сна поднялся легкий ветерок, и отражения деревьев в воде, как и ее лодка, колышутся медленно и ритмически.
Мэри улыбнулась так, как ей случалось улыбаться вместе с двоюродной сестрой Герсылькой, поднялась и вышла из лодки.