Какой-то чудовищный лес… Папоротник в рост человека, незабудки достают до пояса. Желтые астры с головками, огромными как листья лопуха, смотрят на нее зловеще и тревожно. Еще какие-то цветы, какие-то растения, которых Мэри никогда не видела наяву. Все дышит каким-то удушливым ароматом, особенно розы, которые больше ее головы, и от которых струится знойный и пряный запах… Эти розы, белые, розовые, желтые, лиловые и почти черные, переплетаются друг с другом, образуют что-то живое, подвижное, наделенное собственной волей… Над лесом папоротника и цветов поднимается лес деревьев, — верхушек их не видно, они закрыты сводами ветвей и листьев. Ночь. Сквозь щели сводов пробивается кое-где металлический свет луны.
Лес молчит.
Вот из-за чащи вековых стволов и папоротника выглянула человеческая фигура, — но такая же чудовищная, как лес и цветы.
Голова человека, с лохматыми, всклокоченными волосами, похожая на голову льва; руки поросли короткой, густой шерстью. За толстыми, красными губами, — цвет которых она видит, как и краски растений, несмотря на мрак ночи, — блестят острые, белые зубы. Фигура приближается к ней и протягивает поросшие шерстью руки…
Отвращение и ужас, а в то же время какое-то желание заставляют дрожать голое тело Мэри. Губы чудовищного человека коснулись ее губ… Она хочет вырваться, но какое-то желание тянет ее к нему… И она падает в его объятия…
Это — тысячи, тысячи лет тому назад… С тех пор моря залили суши, и суша выступила из лона морей… Это в каком-то первобытном мире, — но она чувствует себя тем, что она есть…
Голая, с сплывающими к земле волосами, она очутилась в этой первобытной пуще, среди удушливых роз, в объятиях первобытного человека. Но прекрасно сознает это… Вдруг пейзаж начинает странно меняться… Сквозь щели в сводах листьев и ветвей падает свет двух звезд, горящих над землей, — и в лесной пуще опять он — лик египетского Сфинкса.
Человек исчез, розы пригнулись к земле…
Вокруг песок, желтый, спаленный солнцем, бесконечное море песку… Его обнимает небо, бледное, пустынное, мертвенное, как песок… В бесконечной пустыне стоить каменный алтарь, а на нем горит огонь. Это жертвенник. Она стоит перед жертвенником на коленях, с кадильницей в руках, раскачивает ее, а дым плывет к небу волною, все выше и выше…
Какое-то страшное отчаяние наполняет ее грудь, и печаль ее так велика, что Мэри должна собирать все силы, чтобы она не придавила ее к земле и не заставила упасть ниц к подножию каменного жертвенника.
Какое-то страшное несчастие не то случилось уже, не то должно случиться. Она не отдает себе отчета. Из груди ее рвется молитва, но за кого и за что она молится — она не знает. Она должна молиться: что-то гибнет, умирает, что-то надо спасать, о чем-то просить. И она взывает к небу и хочет услать кадильный дым к самому небосводу, пустынному и мертвенному…
— Иегова! Иегова! О, страшный, простирающий мрак над миром — смилуйся!
— Иегова! Иегова! Не обагряй рук своих кровью, не разрывай перстами внутренностей!
— Иегова! Иегова! Пусть стопы Твои не попирают тело человека, не дави его грудь, не вступай на нее!
— Иегова! Иегова! Дыхание твое — пожар, Ты убиваешь, как заревный дым!..
— Иегова! Иегова! Кровавые руки Твои Ты вынул из внутренностей, отряхнул персты, брызнула кровь!
— Иегова! Иегова! Кровавые красные пятна падают на небо; с перстов Твоих струится кровь!..
Все выше вздымается дым кадильницы… Поднимается вверх туманным столбом.
— Иегова, жар моих уст!..
— Слезы моих глаз!..
— Боль моих жил!..
Она склоняет голову перед алтарем и поднимает ее снова.
— Мукой и смертью славословлю Тебя, Боже!
— Огнем, дымом, пеплом и серой славословлю!..
— Вырвавший кровавые руки из внутренностей и движением перстов возжегший кровавые звезды на небе — славословлю Тебя!..
— О!.. О!..
— Гимн песни моей да вознесется вверх вместе с дымом…
— О!.. О!..
— Поставивший стопу свою на грудь человека и раздавивший ее…
— О!.. О!..
— Горы потряслись до основания, море дрогнуло…
— О!..
— Явись!.. Явись!..
— Ты, чьи очи убивают, чье дыхание, как самум, переносящий пальмы с места на место в пустыне, — явись на небесах!
— Явись!
— Ты, чьи стопы давят и убивают, ступая, — явись!..
— Грудь моя полна зноя, — полны песку пустыни мои уста.
— Дым моей кадильницы вздымается к небу, как благоуханный столб!..
— Благоухание моей кадильницы наполняет небо и землю, глубины вод полны ее благоухания…