Пусть пляшут поля и все, что на них, пусть говорят все лесные деревья…
Ты царствуешь; танцуй, земля, веселитесь, острова!..
Как воск тают горы пред лицом Твоим, пред лицом Бога всей земли…
Пусть шумит море и все, что живет в нем, вне его, и все, что живет за ним.
Пусть реки плещут руками; пусть возрадуются все горы…
Он открывает глубину вещей во мраке, выводит на свет тень смерти…
Мэри пришла в экстаз. В дыме благовоний видела она ангелов, целые их воинства.
То странные чудовищные звери с людскими лицами мерещились в дыму, то казалось, слетаются возницы на колесницах, с огненными конями и огненными колесами.
Потом протягивались к ней чьи-то руки, и чей-то голос говорил: «Иди!»
«Пойдешь со Мной из Ливана, возлюбленная Моя, из Ливана пойдешь со Мной и взглянешь с вершины Амана, с вершины горы Санир и Гермон»…
— Воистину приду я скоро. Аминь…
Когда однажды днем Мэри, шатаясь, вышла из своей молельни, черный молчаливый негр подал ей на серебряном подносе письмо: узнала почерк бывшей давно замужем кузины Вассеркранц. Эта добрая женщина хотела, очевидно, произвести на нее впечатление, сообщая, что узнала из газет о женитьбе Стжижецкого на какой-то польке, на встреченной в пути деревенской девушке, очень красивой и симпатичной, которую знает граф Морский.
Мэри положила письмо спокойно на этажерку, говоря вполголоса:
— Зачем буду я рвать тело мое зубами моими и брать душу мою в руки свои… Ждала я хорошего, а пришло злое; когда надеялась на свет, пришла тьма…
Между тем вечерняя почта принесла Мэри другое совсем неожиданное известие от Занецкой:
«Не сообщала тебе этого, потому что тебе это было безразлично, — писала Герсилия, — что такой известный в свое время скульптор Рдзавич совсем оправился от болезни и вернулся в общество. Познакомилась с ним у Лудзких. Пришел к нам, увидел твою карточку и твой парижский медальон и говорит, «что сокрушит небо и землю, а должен тебя вылепить».
Просит ответа телеграммой на мое имя, может ли приехать».
Мэри на минуту задумалась, потом написала на четвертушке листа:
«Хорошо».
Потом облокотилась на балюстраду, опустила голову на руки и стала смотреть в пространство, где зажигались тихие, ясные, молчаливые звезды.