Свадьбу было решено сыграть следующей весной. Генри настаивал на ближайшей осени, но Оливия убеждала его, что это слишком рано. Она сказала, что не успеет все организовать, а организовать свадьбу ей непременно хотелось самой. К тому же она хочет получить благословение от своей единственной родственницы.
– Где она живет? – удивленно переспросил Генри.
– Поездом часа три, дальше – только машиной, – ответила Оливия. – Раньше там была дорога, которой часто пользовались. Сейчас тот, кто не знаком с местностью, вряд ли сможет найти ее. Это родовое поместье, очень старое. Тетя любит уединение, поэтому переехала туда много лет назад.
– Она живет совсем одна? Детей у нее нет? Муж?.. – расспрашивал Генри.
– У нее была дочка, – сказала девушка, – она умерла еще в детстве… Печальная история. Может, когда-нибудь тебе расскажу.
– Совсем необязательно. Мужа, как я понимаю, нет… Ты называешь ее тетей, но ведь она приходится тебе бабушкой?
– Когда ты увидишь ее, то поймешь меня, – улыбнулась Оливия. – У тебя язык не повернется назвать ее так. Я очень давно не виделась с ней, но, поверь мне, она умеет следить за собой, чтобы заслужить называться именно тетей.
– Насколько вы близки? – не унимался Генри.
– Достаточно… – растянула улыбку девушка. – У меня кроме нее родни не осталось. И я хочу получить благословение на наш брак хотя бы от нее. К тому же, я уверена, что ей будет очень приятно, если мы ее навестим. Согласись, жизнь в лесу идеально подходит для интровертов, но даже самым отъявленных из них порой нужно с кем-то разговаривать.
– Я тебе уже, наверное, поднадоел, – улыбнулся Генри, – но одна… в лесу… А где она берет продукты?
– Ты немного не понял меня, – сказала Оливия, – тетя Кларисса куда более современна, чем ты себе ее представил. У нее имеется приличное состояние, тоже доставшееся в наследство, поэтому она сама водит автомобиль, насколько я помню, вполне престижный, а пару раз в неделю из ближайшего городка к ней приходит женщина, которая убирает дом и готовит еду.
– Да, ты права, – согласился Генри, – я представлял себе все немного иначе. Воображение разыгралось, – улыбнулся он.
Им было хорошо вдвоем. Теперь лофт был сплошь завешен портретами Оливии. Она же часто приносила «работу домой», потому там всегда пахло цветами. Как-то Генри завел разговор о домашних питомцах (до свадьбы он боялся заводить разговоры о детях, но помнил, как Оливия легко нашла общий язык с племянниками Итана), но Оливия тут же отказала, снова сославшись на аллергию.
Она ходила по дому в белой майке на тонких бретелях и коротких пижамных шортах, Генри – в широких домашних штанах без футболки: по настоянию Оливии он стал чаще посещать тренажерный зал, периодически беря с собой за компанию Итана, потому его тело стало возвращаться к той форме, что была в студенческие годы, даже выглядя куда более эффектнее: с возрастом фигура Генри стала только мужественнее. Оливия любила смотреть на него, именно поэтому он не носил дома футболку.
Они были счастливы самым обыкновенным образом.
Стоял теплый весенний день. Генри и Оливия сидели за небольшим круглым столиком уличного кафе. Рядом проходили такие же счастливые, как и они, парочки, некоторые выглядели куда старше, но все еще держались за руки.
– Представляешь нас с тобой такими? – спросил Генри.
– Какими? Некрасивыми, морщинистыми, сгорбленными стариками в парике и с дурным запахом изо рта? – уточнила Оливия.
– Вообще-то я имел ввиду то, что они даже в таком возрасте сохранили свои чувства друг ко другу, – ответил Генри.
– Да я пошутила, – Оливия расхохоталась. – Я просто болезненно отношусь к осознанию того, что мое тело может состариться. Конечно, все эти пожилые пары смотрятся очень мило… Но ты представь, как они измучились? Больные суставы, перепады давления, слабое сердце… Какого только стоит каждый день смотреть на себя в зеркало и сравнивать отражение со старыми фотографиями… Не выносимо.
– Но ведь это жизнь. Все, что рождается, рано или поздно умирает. По другому не бывает, и мы с тобой как никто это знаем.
– Не хочу говорить о смерти, – сказала Оливия, – и о старости тоже не хочу. Мы будем вечно молодыми, правда? – она мило улыбнулась.
– Генри?
Генри обернулся. Недалеко от их столика на тротуаре стоял мужчина, выглядевший крайне неопрятно: давно немытые и нестриженные волосы торчали в разные стороны, рубашка на нем была не первой свежести, а старые джинсы выглядели так, словно перед тем, как их надеть, мужчина вымыл ими полы. Это был отец Генри.