Начался концерт. Все стали слушать. Я могу воспринять лишь одну или две мелодии, а потом меня охватывает рассеянность и скука. И вот они сходят с ума от пения, а я скучаю в одиночестве. Больше всего меня удивляет, что мадам тоже любит Умм Кальсум, как и другие. Вероятно, заметив мое недоумение, она сказала:
— Я всегда слушаю ее.
Талаба Марзук внимательно слушал певицу, затем наклонился ко мне и прошептал на ухо:
— Слава аллаху, что они не конфисковали мои уши!
Что касается клоуна от журналистики, то он закрыл глаза и погрузился в слушание — или в спячку. Я перевел взгляд на Зухру, сидевшую на своем стуле возле ширмы. Действительно, красива, но слушает ли она? О чем думает? Какие мысли владеют ею? Внезапно она встала и пошла во внутренние комнаты. Все сидели, опьяненные пением. Я поднялся и направился в ванную, чтобы встретить ее но дороге. Я поиграл ее косами и прошептал:
— Нет ничего прекраснее пения, только твое лицо…
Она отстранилась от меня. Я хотел прижать ее к груди, но не решился, натолкнувшись на холодный предупреждающий взгляд.
— Я так долго ждал тебя, Зухра!
Она вернулась в холл. Хорошо же. В нашей усадьбе в Танте таких, как ты, десятки. Ты что, не видишь, что ты мне нужна? Или считаешь, что я недостоин тебя, ты, коровий помет?!
Я прошел на свое место. Бурные восторги пением, которого я не слушал, усиливали мое раздражение. Мне захотелось бросить им в лицо все, что я о них думаю, чтобы быть правдивым с самим собой хоть раз в жизни, но я не сделал этого. В перерыве, когда все разошлись, я покинул пансионат.
Я погнал машину в район Клеопатры. Дул холодный порывистый ветер, но я не чувствовал его, разгоряченный алкоголем. Я подъехал к дому бандерши-мальтийки, у которой не раз бывал летом. Она удивилась, увидев меня за полночь и в такое отвратительное время года.
— В доме никого нет, кроме меня, — сказала она. — Да и пригласить я сейчас никого не могу.
Она стояла передо мной в ночной рубашке, пятидесятилетняя располневшая вдова, еще не утратившая женственности, с легким пушком над верхней губой. Я втолкнул ее в комнату.
— Что ты! Я не готова… — бормотала она изумленно.
— Не имеет значения, — смеялся я. — Ничто не имеет значения.
Следующий час мы провели в болтовне на разные темы, и в частности говорили о моих планах в Александрии.
— Многие сейчас свертывают свои дела и убегают, — сказала она.
— Я не буду основывать компанию или строить завод, — сказал я, позевывая.
— Значит, тебе надо перекупить заведение у какого-нибудь уезжающего иностранца.
— Неплохая идея. Но я должен сначала все как следует изучить.
Когда я ехал обратно, хлынул проливной дождь. Я с трудом различал дорогу, хотя «дворники» работали безостановочно. Я был очень недоволен собой — ведь столько времени растрачиваю понапрасну.
Прелестна, несмотря на кухонный запах, прелестна.
— Два кусочка сахару, пожалуйста.
Я попросил сахар, чтобы задержать ее еще на минуту.
— Ты слишком строга со мной, Зухра.
— Вовсе нет, но ты переходишь границы.
— Я хочу выразить тебе свои чувства.
— Я здесь только для работы, — вполне откровенно сказала она.
— Все ясно. Покончим на этом.
— Кажется, ты мне не веришь.
— Ты ошибаешься во мне, Зухра!
— Ты порядочный господин, будь порядочным и со мной.
Она вышла. Я успел крикнуть ей вслед:
— Я буду любить тебя вечно!
Я видел вас вместе. В коридоре возле ванной. Значит, он — это Сархан. Он ласково щипал тебя за щеку. Ты не отстранилась с возмущением. Твое милое личико улыбалось, излучая свет, а коса кокетливо раскачивалась. Мужик опередил меня на несколько дней, но это не беда. Я свое тоже возьму.
Я долго смеялся, усаживаясь в «форд», затем воскликнул:
— Фрикико, не упрекай меня!
Я подвез Талаба Марзука к кафе «Трианон». Он пригласил меня посидеть с ним немного. Проходя между столиками, мы увидели за одним из них Сархана, беседовавшего с каким-то мужчиной; мы поздоровались с ним. Талаба-бек спросил меня, как я провожу время. Я ответил, что разъезжаю на машине и обдумываю свой проект.
— У тебя есть опыт в каком-нибудь определенном деле? — спросил он.
— Нет.
— Не бросай денег на ветер.
— Я полагаю…
— Женись, наберись мудрости!
— Но я твердо решил остаться холостяком и заняться делом, — ответил я, сдерживая нарастающее раздражение.
Он указал в сторону Сархана аль-Бухейри и заметил:
— Умный парень.
— Вы что-нибудь знаете о нем? — спросил я с интересом.
— У меня есть один приятель, имеющий связи с компанией, где он работает. Там его характеризуют как приверженца революции. Этого достаточно…
— Вы считаете его искренним человеком?
— Мы живем в джунглях, а значит, должны следовать их законам. Звери уничтожают друг друга, чтобы прокормиться, чтобы выжить… Мы, люди, отличаемся от зверей тем, что стремимся не просто выжить, а жить в роскоши…
Я был удовлетворен — мне удалось его разговорить.
Я встал из-за стола и направился к выходу. У двери меня догнал Сархан. Я посадил его в машину. Рассмеявшись, я ткнул его локтем в бок.
— Как же это тебе так повезло, а?
Он непонимающе улыбнулся.
— Зухра, — выпалил я.
Его густые брови поползли вверх.
— Ты хороший феллах и не скупишься на…
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — угрюмо прервал он меня.
Я ухмыльнулся.
— Я буду с тобой откровенен, как и подобает между друзьями. Ты даешь деньги ей или платишь мадам?
— Нет-нет, — возразил он. — Что ты подумал? Все совсем не так, как ты себе представляешь.
— А как?
— Она добрая феллашка, и она не… поверь мне…
Ну что же, осечка. Кажется, я остановил частную машину, думая, что это такси…
Фрикико, не забивай свою голову пустяками. Это было ошибкой — то, что я когда-то по-дружески обходился с врагом, считая ого другом. Но я счастлив, что свободен. Мой класс бросил меня в воду, лодка вот-вот утонет, но я счастлив, что свободен. Я не знаю, что такое верность. Я не храню верности ничему — ни классу, ни родине, ни долгу. И я счастлив — я свободен. О своей религии я знаю только то, что аллах — всепрощающий и всемилостивый.
Фрикико… не упрекай меня.
Меня пробудил от послеобеденного сна какой-то необычный шум. Я встал и вышел в коридор. Похоже, в холле происходила драка. Заглянув в щелку ширмы, я увидел очень занятную картину. Какая-то женщина, схватив за шиворот нашего друга аль-Бухейри, осыпала его тумаками и бранью. Зухра, возбужденная, что-то быстро говорила и пыталась разнять их. Вдруг женщина бросилась на Зухру, но та и не подумала отступить. Она наградила нападавшую таким ударом, что бедняга отлетела к стене. Она прелестна, эта Зухра, хотя и обладает железными кулаками. Я не спешил показываться, желая подольше насладиться этим поистине редким развлечением. Лишь когда до моего слуха донесся скрип отворяемых дверей, я вышел из своего укрытия. Крепко взяв незнакомку за руку, я повел ее к выходу. И как был, в пижаме и халате, вышел с ней на лестницу. Она вся кипела от гнева, извергая брань и проклятия, и, кажется, совсем не замечала моего присутствия. Она была недурна. Я остановил ее на площадке второго этажа и велел привести себя в порядок, прежде чем выйти на улицу.
Она причесалась, заколола разорванный край платья шпилькой для волос. Я дал ей свой носовой платок, чтобы она вытерла лицо.
— Моя машина у подъезда. Я отвезу вас домой, если позволите.
Женщина впервые взглянула на меня, торопливо поблагодарила. Мы спустились вниз и уселись в машину. Я спросил, где ее дом.
— Азарета… — она совсем охрипла.
Небо было затянуто тучами. Как всегда в это время года, быстро наступила темнота.
— Гневаться вам не к лицу… — начал я, пытаясь завести с ней разговор.
— Жалкий подонок, — пробормотала она.
— Он кажется добрым феллахом.
— Жалкий подонок…
— Ваш жених? — спросил я со скрытой насмешкой.
Она промолчала. Все еще не успокоилась. Очень даже неплохая женщина и наверняка способна на многое. Я остановил машину возле дома на улице Лидо.
— Благодарю вас. Вы благородный мужчина, — сказала она, отпирая двери.
— Я не могу оставить вас одну, не убедившись, что все в порядке.
— Спасибо. У меня все в порядке.
— Значит, прощаемся?
Она протянула руку.