— Господин Магнус Торг, — представила Астрид Бранде, — господин Хельмер Янссон, сын Марии Янссон. Магнус Торг на значен следователем по этому печальному делу. А это господин доктор Нилеруд из Упсалы.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Вашу телеграмму я получил только вчера вечером, — объяснил вновь прибывший. — Известие обрушилось на меня как гром с ясного неба. Я быстро закончил дела, не терпевшие отлагательства, и с самого утра гнал сюда на своей машине. Как это случилось?
Офицер полиции коротко описал ход событий. Янссон слушал очень внимательно, не задавая вопросов. Когда офицер кончил, директор Янссон сказал:
— На следующий день после приезда в Ломму мать позво нила мне. Она была очень взволнована, просила, чтобы я при ехал, потому что ей надо рассказать мне о каком-то очень важ ном деле. Я с трудом объяснил ей, что международная ситуация очень сложная, в любой момент может разразиться война, и я никак не могу бросить дела фирмы. Она как будто поняла меня, но через два дня позвонила снова.
— Она не говорила, что ей грозит опасность?
— При первом разговоре нет, а при втором сказала об этом вполне недвусмысленно. Я был уверен, что все это нервы: мать была очень переутомлена и в последнее время работала из по следних сил. Все же я посоветовал ей обратиться в полицию или нанять частного детектива, обещал, что постараюсь приехать хотя бы на один день, в воскресенье.
— Она звонила еще?
— Да. Все еще нервничала, но разговор в основном был о делах фирмы. Я попросил ее, воспользовавшись пребыванием в Мальмё, выбраться в Копенгаген и кое-что сделать в нашем фи лиале.
— Она это сделала?
— Да. Мать дважды ездила в Копенгаген.
— Говоря об опасности, госпожа Янссон как-нибудь опреде лила ее?
— Сказала только, что у нее есть некоторые подозрения. Если не ошибается, то ее жизни угрожает опасность.
— С чем это было связано?
— Мать была в Освенциме, а потом в Равенсбрюке. Потеря ла всех родных. Как у многих людей, которые провели несколько лет в том аду, каким были гитлеровские концлагеря, у ма тери был комплекс: в каждом втором немце она видела военно го преступника. К тому же в последнее время ей часто прихо дилось читать о палачах из Освенцима, о скрывающихся гитле ровцах. Это скверно отразилось на ее нервах. С момента смерти отца, то есть уже четыре года, она никак не могла прийти в норму, успокоиться. Вот я и подумал, что она встретила тут ка кого-то немца и приняла его за одного из своих бывших мучи телей. Тогда мне показалось, что это просто игра воображения, теперь я допускаю, что это правда. Никогда не прощу себе, что тут же не бросил все и не приехал в Ломму. Может, я сумел бы предотвратить трагедию.
— Если бы это действительно был гитлеровский преступник, узнавший свою жертву, то он скорее удрал бы, а не пробирал ся на виллу, чтобы украсть драгоценности и убить их хозяйку.
— Не знаю, — признался директор. — Ничего не понимаю. Ведь не может быть, чтобы в Швеции через двадцать лет после войны творились такие вещи.
— Может, вы мне что-нибудь расскажете о своей матери? Мы знаем, что она была в Освенциме, видели на ее руке выта туированный номер, но ничего больше. Как случилось, что гит леровцы отправили в концлагерь подданную нейтрального госу дарства?
— Моя мать была полькой, — объяснил Хельмер Янссон. — Ее арестовали вместе со всей семьей и доставили в Освенцим в феврале 1942 года. Там всех, кроме Марии, сразу отправили в газовую камеру. В Швецию она попала только в последние месяцы войны. Тогда она была уже в Равенсбрюке. Если помни те, в ответ на вмешательство Фольке Бернадота 12 Гиммлер со гласился на эвакуацию нескольких тысяч заключенных из Ра венсбрюка и других лагерей. Это была очень шумная акция. Все шведы поспешили на помощь несчастным. Многие из них нужда лись в длительном лечении. Некоторые потом вернулись на ро дину. Больше всего среди них было поляков, но уехали не все, часть осталась в Швеции, особенно женщины, которые нашли себе здесь мужей. Одной из них была моя мать.
— Простите, — прервал его Магнус Торг, — это было два дцать два года тому назад, а ведь вы значительно старше.
Янссон улыбнулся.
— Вы правы. Все время говорю «мать», а забыл пояснить, что Мария была второй женой отца. Мне она приходилась мачехой, но я всем пожелал бы такой матери.
— Сказки о злых мачехах давно пора забыть, — заметил офицер полиции, — часто они лучше заботятся о приемных де тях, чем другие о родных.
12