Эти двое: Мария Янссон и Станислав Тшечецкий только мне обязаны тем, что жили еще целых двадцать пять лет. В конце концов, старый рыбак сам виноват: нечего открывать ночью дверь только потому, что тебя попросили об этом по-польски.
Немного неприятно, что пришлось сунуть нож в спину это му детине со светлыми волосами. А зачем он бродил по пляжу как раз тогда, когда я возвращался, ликвидировав старого рыбака? Конечно, если бы я знал, что Магнус Торг уже давно меня подозревает, то оставил бы в покое этого блондина и испробовал последний шанс: бежать куда-нибудь в Южную Америку. Может, и удалось бы...
Проклятый полицейский! Специально вызвал из Стокгольма этого поляка. Я совсем не заметил тогда вечером, что Овицкий обратился ко мне по-польски. Я ведь знал, что убийца Марии Янссон не выйдет из кустов, ждал какой-то провокации, но со всем не подозревал, что речь идет о проверке моего знания польского языка.
И потом этот коньяк в комнате Магнуса Торга, столь не похожая на него щедрость. А ему всего-навсего нужны были отпечатки моих пальцев.
И это ему удалось. Но одно ему не удастся. Он слишком наивен и легковерен, если надеется меня арестовать. Я сейчас держу во рту маленькую ампулу; на одном из приемов сам Генрих Гиммлер роздал их нам. Позже он воспользовался такой же. Я пишу совершенно спокойно. Когда услышу шаги на лестнице, достаточно будет стиснуть зубы. Я ухожу без сожалений. Моя жизнь кончается не сегодня. Она кончилась тогда, когда маршал Кейтель вынужден был подписать акт капитуляции. По том было какое-то растительное существование, не достойное и одного дня тех прекрасных времен, когда я ходил в зеленом мундире.
Я верю, что немцы проснутся, что придет новый вождь, который поведет немецкую молодежь не только на Москву, на Париж, но и на Стокгольм.
Слышу шаги на лестнице. Пора кончать.
Хайль Гитлер! Хуберт Майснер, обершарфю...
* * *
— Конечно, — говорил Свен Бреман, — fru Клара могла обвинять вас в том, что вы говорили загадками, но для меня-то с самого начала было ясно, кого вы имели в виду. Вы сказали, между прочим, что располагаете отпечатками пальцев, которые позволяют доказать идентичность вашего подозреваемого с офицером СС из администрации Освенцима. Но, боюсь, у вас нет доказательств, что именно он совершил последние три убийства. Этому противоречит некий документ.
— Какой? — пробормотал Магнус Торг.
— Rattslakare из Лунда, профессор университета, гордость и украшение судебной медицины, доктор Торстен Росс недвусмысленно констатировал, что смерть Марии Янссон наступила между пятью и семью часами вечера. В это время все жильцы пансионата, включая вашего подозреваемого, имели железное алиби. Кроме того, я сам обнаружил дыру в ограде, которая свидетельствовала о том, что убийца пришел снаружи. Как следствие объясняет эти неувязки?
— Да очень просто. Если экспертиза утверждает, что смерть Марии Янссон наступила между пятью и семью, а в это время все жильцы пансионата имеют алиби и снаружи никто не мог по пасть на виллу, так как Лилиан сидела у входа, то вывод простой. Чудес не бывает, и экспертиза неверна. Мария была убита в другое время. Возможно, сразу после обеда.
— Вы сомневаетесь в добросовестности профессора Росса?
— Боже сохрани! Но я должен обратить ваше внимание на то, что профессор осматривал тело только на следующий день. Свое мнение он сформулировал на основании наблюдений, которые сделал доктор Нилеруд, когда Лилиан вечером обнаружила убийство. В любом справочнике по судебной медицине не найдете утверждение, что достаточно точно установить момент смерти человека можно только в течение двенадцати часов. Чем позже обнаружено тело, тем больше ошибка. Мы спросили об этом доктора Росса. Он сказал, что если бы делал заключение толь ко на основании собственных наблюдений, то мог бы констатировать, что Мария Янссон умерла между тремя и девятью ча сами вечера, в среду, седьмого июня. Я попросил его зафиксировать это письменно. Вот еще одна улика против убийцы.
— А дыра в ограде?