— Если твой дед не врет, — перебивает Андрей. — Кто выиграл, кстати?
— В шахматы? — уточняет Стас. — Я.
И тут все вдруг сбрасывают напряжение и ступор, начинают двигаться, бурлить, раздаются разрозненные смешки. Игорь приобнимает Аньку, Марьяна подходит к самому краю асфальтовой дорожки и футболит носком туфли вниз маленький камешек. Стас откровенно, с исследовательским интересом разглядывает девчонок, и Андрею это не нравится.
— У нас тут тоже разведка, — говорит он. — Хотим дойти до края территории и посмотреть, что там. Двинули дальше?
— Двинули! — с энтузиазмом отзывается Игорь.
— Хорошая идея, — одобряет Стас.
Асфальтовая полоса уверенно ведет их влево и вниз по склону, заворачивает вместе с ним — и сразу за поворотом внезапно кончается, будто уходит под землю. И тут же, в полуметре, вырастает из жухлой травы ржавая решетка, густо переплетенная по всей высоте колючей проволокой. Видно, как она стекает ритмичными секциями вниз по склону, пока не упирается в отвесную обрывистую скалу. Андрей задирает голову вверх, но там решетка уходит в кусты, и ничего не рассмотреть.
— Приехали, — присвистывает Игорь.
— Н-да, — Стас подходит вплотную к решетке, встает на цыпочки, пытаясь поверх мотка колючей проволоки, переплетенной с плетьми какого-то вьющегося растения, заглянуть на ту сторону. — Интересно, что там дальше.
— Ничего, — внезапно звонко говорит Марьяна, и все оборачиваются к ней. — Там дальше ничего уже нет, как вы не понимаете?!
Она прячет лицо в ладони вперемежку с темными прядями волос и беззвучно, неудержимо рыдает.
Андрей делает движение, чтобы подойти и обнять ее за плечи.
Останавливается. Не может.
(в прошедшем времени)
— Ну что ты такая, — сказала Анька. — Недорого же! Поехали. Может быть, найдешь там кого-нибудь себе.
Анька всю жизнь ее сватала, потому что была настоящий друг, и обычно это получалось так смешно, что Марьяна даже не обижалась. Улыбнулась, придержала створку стеклянных дверей и вышла на широкое институтское крыльцо, полное курящих однокашников, дым их сигарет клубился и конденсировался во влажном воздухе; поморщилась. В анатомке на первом курсе начинали курить все, а она, Марьяна, не начала. Как у всех у нее ничего и нигде категорически не получалось.
— Дождь, — сообщила очевидное Анька.
— У меня зонтик есть. Пошли.
— Да ну тебя! Что там делать, в том парке? Идем лучше на квадрат посидим.
На квадрат, всегда битком набитый во время большой перемены, Марьяне не хотелось уж точно. Достала из сумки зонтик, выстрелила наружу, в полупрозрачно-жемчужную стену, шагнула из-под карниза и обернулась:
— Тогда на паре увидимся, хорошо, Ань? А про тот круиз я подумаю.
Парк за институтом она любила. И озеро, и плакучие ивы, совершенно золотые в октябре, и уточек, смешно вылавливавших из воды плоскими клювами размокший хлеб, и дорожки с лавочками, на которых вечно кто-нибудь целовался, но если очень постараться, можно было найти незанятую и посидеть там с книжкой и йогуртом минут сорок до окончания перемены. Если совсем-совсем честно, Аньку Марьяна позвала с собой так, из искренней вежливости дружбы, что тем не менее предусматривало облегчение от отказа. В парке было хорошо самой. Особенно сейчас, в дождь.
Вот только лавочки стояли мокрые. А книжка в сумочке была, Фицджеральд из бабушкиной библиотеки, одна из тех, сам вид которых Аньку безудержно смешил, не говоря уже о фамилии на старой потертой обложке. Марьяна не обижалась. По-хорошему, она даже и завидовала Аньке, у которой вместо старых книг вечно была новая, реальная и головокружительная любовь. А может, и вправду стоит — взять да и в круиз, по яркому морю на белом корабле, где все по-настоящему: и солнце, и брызги, и мужчины, непохожие на тех смешных пацанов, друзей Анькиных ухажеров, которых она постоянно… и к тому же правда ведь за бесценок, по сезонным студенческим скидкам.
Марьяна вышла к озеру. Зеленоватая вода, вся в кольцах дождя, казалась обманчиво неподвижной, словно поверхность луны с кратерами. Уточки, конечно, попрятались. На берегу озера стояла беседка, самое козырное и всю жизнь занятое место, где Марьяне никогда еще не удавалось посидеть одной, только один раз вместе с Анькой. Но сегодня даже здесь было пусто. И, кстати, осталась единственная в парке сухая лавочка.
Вошла, поскользнувшись на мокрой тропинке, развернулась, закрыла снаружи зонтик. Устроилась на лавочке: вид был невероятный, и запах, и шелест дождя; правда, капли под углом залетали и сюда, и зонтик она опять открыла, пристроив его наискосок над головой и книжкой. Единственное, приходилось его придерживать, и на йогурт свободной руки уже не хватало… ну и пусть. Пролистнула страницы в поисках нужной главы, они ложились одна на другую спокойно и мягко, уже чуть-чуть отсыревшие, податливые в безветрии. Вот.