Кто-то из посетителей кафе приглушенно вскрикнул, те, кто сидели ближе, повскакивали с мест, некоторые просто повернули головы на звук, не понимая, что случилось. Нина была среди этих последних. С недоуменным любопытством она смотрела, как на полу перед стойкой крутится с ускорением маленький черный шарик и бросаются врассыпную скучавшие у стойки официантки.
— Это бомба, — низким, почти мужским голосом сказала Анюта. — Теракт. Нинка, ложись.
Подруга дернула ее за руку тоже с мужской, резкой и решительной силой; Нина, потеряв равновесие, вместе со стулом повалилась на пол и заползла на четвереньках под столик. А Зисси будет думать, что я ее бросила, подумала она, скулить и царапаться в дверь…
И бабахнуло.
(настоящее)
Девочка допивает чай, благодарит, сидит еще немножко, потом встает, прощается, уходит. Хорошая, вежливая девочка.
— Хорошая девочка, — говорит Нина. — Такая вежливая, а еще говорят, будто молодое поколение…
Анюта саркастически хмыкает:
— Побежала перед кем-нибудь задом вертеть. Кроме зада и переда, ей теперь ничто не поможет. Уж это они, молодые, прекрасно понимают.
— Анюта!
— А нам с тобой — так вообще ничто и никто. И лучше отдавать себе в этом отчет.
— Не могу согласиться. Тут собрались такие милые, интеллигентные люди… вот хотя бы те мужчины, которые уступили нам номер… И потом, все это временно. Ты сама говорила!
— Мало ли что я говорила.
Из-за приоткрытой балконной двери тянет холодом и сыростью. Надавив на створку всем своим хрупким телом, Нина защелкивает шпингалет. Туда, за окно, лучше не смотреть, там повсюду непроглядный мрак и ни одного огня. Она задергивает занавеску и опускает плотную портьеру.
— В котором часу здесь ужин? — спрашивает Анюта.
— В девятнадцать тридцать. Рано еще.
— Какое там рано? Пока спустимся, пока туда-сюда, все приличные столики будут заняты, вот увидишь. Давай-давай, шевелись. Зисси спит?
Нина заглядывает в коробку, где, свернувшись на блестящем стеганом одеяле, едва заметно подрагивает маленький серо-белый комочек. Подрагивает, это точно. Каждый раз, глядя на спящую Зисси, Нина должна удостовериться, что она дышит. Только потом можно идти, осторожно опустив крышку с рядом продолговатых отверстий.
Тем временем Анюта сбрасывает халат поперек кровати и, пока Нина деликатно отворачивается, облачается в шелковый балахон, ниспадающий струящимися складками, из которых высовывают головки экзотические цветы и птицы. Расчесывает и снова закручивает гулькой на затылке редкие волосы цвета баклажана с уже заметно отросшими седыми корнями. Нина задумывается, не переодеться ли и ей к ужину, но Анюта уверенно берет ее под руку:
— Идем.
Они выходят из номера, Анюта проворачивает в замочной скважине ключ на деревянной груше. В этот же момент открывается дверь напротив, на северной стороне, и в коридор выходят двое мужчин. Они оба еще молоды, и пятидесяти, наверное, нет. Один — небольшого роста, рыхловатый, в тренировочном костюме, с глубокими собачьими брылами на простом кабинетном лице. Другой куда интереснее: высокий, импозантный, при костюме, густые брови, орлиный нос, артистические кудри с проседью и глубокими залысинами, удачно имитирующими лоб мыслителя. Анюта адресно улыбается:
— На ужин?
— Да вот, хотим еще покурить на веранде, — отзывается, конечно, не тот.
Нина улавливает намек — хотя, возможно, никакого намека и не было, но все-таки — и вставляет поспешно:
— Еще раз большое спасибо вам. Надеюсь, вы хорошо устроились?
— Балкона нет, — сокрушенно вздыхает брылястый.
— Прекрасно устроились, благодарю за беспокойство, — накладываясь второй звуковой дорожкой, рокочет баритоном импозантный. Анюта откровенно млеет, и Нине становится смешно.
Все вчетвером они проходят по коридору (за дверью тридцать девятого, слава Богу, все уже стихло), Анюта притормаживает было перед лифтом, но мужчины спускаются по лестнице пешком, и она отважно пыхтит за ними. А ей, Нине, по сути, все равно. В любом случае еще пятнадцать минут до ужина — и слепая, как ранняя осенняя ночь, неизвестность впереди.
Веранда на втором этаже выдается наружу широким многоугольником, подсвеченным со стороны вестибюля; парапет уже растворяется в темноте. Холодно, нужно было взять плащ или хотя бы шаль. Остро пахнет дождем и чем-то растительным, ночным, пряным. Пускать в такой дивный воздух сигаретный дым кажется Нине кощунством.
Тем временем Анюта, ворожбитски воркуя, завладевает артистическим мужчиной и уводит его куда-то в сторону, в полумрак. Нина остается вдвоем с брылястым, который, конечно, тут же закуривает, и не подумав спросить у нее даже формального разрешения. Она отступает на шаг, пытаясь определить направление ветра и встать с противоположной стороны. Но ветра нет никакого, вообще.