Зазвонил мобильный. Михаил даже не стал смотреть на определитель номера, это без вариантов был адвокат жены, в обязанности которого входило периодически — раз в три-четыре часа — отслеживать его перемещения с дочерью. Поделать что-либо тут было нельзя: только рапортовать вежливо и по возможности лаконично, железно держа себя в руках.
— Слушаю.
— Миша?
Он чуть не выронил телефон. С какой-то непостижимой радости она звонила сама, его бывшая жена, ее голоса Михаил не слышал уже четыре с лишним года и предпочел бы не услышать больше никогда — просто ради внутренней экологии, какого-никакого равновесия и спокойствия. Какого черта, чего ради она…?!
— Да, Лена?
— Я просто хотела… — она нервничала, сбивалась, торопилась; совершенно на нее не похоже. — Кариночка с тобой?
— Это мои выходные.
— Да, конечно, я помню, просто… Есть один вопрос. Это важно. Приезжайте сейчас ко мне, хорошо?
Он глянул на Карину, туда, где она была только что, где шла рядом вприпрыжку по мокрому асфальту, подлетая на отцовской руке — и увидел, что ее нет, а он не заметил даже, как разжал пальцы!.. и тут же мечущимся взглядом отыскал дочку неподалеку, сидящей на корточках возле бровки перед замурзанным серым котенком. Перевел дыхание и раздельно сказал в трубку:
— Все вопросы, Лена, через адвоката.
Она согласилась неожиданно сразу, сухо и четко:
— Хорошо.
И отключилась с линии.
Некоторое время он стоял посреди улицы, тупо глядя на мобилку в руке. Подбежала Кара, взахлеб рассказывая про котика, Михаил кивал невпопад и никак не мог выйти из ступора, ожидая чего-то страшного. Вот Ленка набрала адвоката, вот изложила ему суть дела, а может, все еще излагает, если и вправду что-то запутанное и сложное, а она способна. Так или иначе, он должен перезвонить, и тогда я хотя бы узнаю. Но секунды тикали, адвокат не перезванивал, и воздух вокруг сгущался, спрессовывался, тяжелел предчувствием неотвратимой беды. И спасения не было ни в чем, даже в Каринкином счастливом птичьем щебетании.
— …папа?
— Что? — он не успел окрасить голос хотя бы нейтральным интересом. Но Карина не обиделась, не смутилась, не умолкла, а откликнулась естественно и светло, вопросом на вопрос:
— Мы уже пойдем или еще постоим? Если еще, я сбегаю посмотрю на вон ту трубу с маленькими капельками, можно?
— Давай мы лучше уже пойдем.
— Давай! А куда?
— Куда-нибудь. Придумаем по дороге.
Он протянул ей руку, она ухватилась за нее обеими ладошками и повисла, раскачиваясь, как цепкий маятник, поджав ноги. Шаркнула подошвами об асфальт, приземлилась и засеменила рядом, подлаживаясь под его слишком большие размашистые шаги. Михаил спохватился, сбавил темп. Я гуляю с ребенком. Это моя дочь, моя родная девочка; черт возьми, почему же, находясь рядом с ней, вместе с ней, вдвоем, я никогда не чувствую себя свободным, спокойным, счастливым? Почему — всегда напряжение, неясная угроза со всех сторон, неодолимый страх неизвестно перед кем и за что?! Какие-то жалкие два дня в месяц, выгрызенные с огромным трудом, в нечеловеческом долготерпении и запредельном напряжении сил — почему у меня отнимают даже это?!!
Мобильный молчал. Михаил все еще сжимал его в кармане свободной рукой, взмокшей настолько, что трубка на ощупь казалась склизким и отвратительным животным, норовившим выползти из пальцев. И когда навстречу попался мусорный контейнер, концептуальное произведение городского экстерьера с круглой пастью, ощетиненной спиралью крючкообразных зубов, — он внезапно выудил эту мерзость из кармана и точным броском запустил внутрь.
Загрохотало утробно и гулко, словно и вправду провалилось ко всем чертям.
— Ой, — с тихим восхищением прошептала Карина. — А что ты выкинул?
— Да так, одну ерунду, — отозвался он со внезапной безмятежной легкостью, как если б избавился в одночасье от всемирного тяготения. — Слушай, Кара, а хочешь, мы с тобой сейчас уедем?
— Куда?
— В дальние страны. Только мы вдвоем, без никого. Ты как, за?
Она несколько раз кивнула, хлопнула загнутыми ресницами, а потом долго-долго посмотрела ему в лицо — и в избытке чувств, не выговариваемых вслух, сунула в рот указательный палец.
(настоящее)
На крутом подъеме, когда у него уже сбивается дыхание, Карина вдруг начинает выкручиваться, отталкивать ладошками его грудь, чувствительно наподдает носком ботинка ему в живот — все это без единого звука, сосредоточенно глядя куда-то за отцовское плечо. Михаил спускает ее с рук. Дальше она идет сама, карабкается по выщербленным ступенькам, закусив нижнюю губку. Молчит.