Так что бессмысленно упрекать слово киллер в том, что оно не выражает моральной оценки – оно для этого не предназначено. (И, кстати, почему у ревнителей нравственности не вызывают отторжения благородные разбойники? Неужели они полагают, что Робин Гуд и Стенька Разин, как в мультфильмах, никого не убивали?)
Большинство же заимствований обозначают вполне невинные вещи: ну кому и чем мешает деятельность эйчара, копирайтера или криейтора? И все-таки реагируют на них весьма бурно.
Любопытно, что абсолютно во всей литературе, посвященной речевым нормам, заимствования оказываются в одном ряду с жаргоном. Хотя многие жаргонные слова исконно русского происхождения – криминальные наехать, беспредел, замочить или молодежные отвязный, предки, круто. И тем не менее, когда речь заходит о “порче” или “засорении” языка, обвиняют “иностранные слова и жаргон”. То и другое ощущается как принадлежащее к одной категории. Не зря на портале “XXII век” появился диптих Ирины Фуфаевой – статьи “«Почему нельзя сказать то же по-русски?», или О мифе порчи языка заимствованиями”[21] и “О мифе порчи языка. Часть 2. Словечки «с площади»”[22]. Выходит, и лингвисту, изучающему языковой пуризм, эти два страха – страх перед заимствованиями и страх перед жаргоном – интуитивно видятся как явления одного ряда.
Может быть, разгадка проста, и иностранные заимствования пугают нас просто потому, что эти слова новые? Людям свойственно бояться нового[23]. У психологов есть для этого явления специальный термин – неофобия. Страх перед новизной имеет глубокие эволюционные корни: новое может быть потенциально опасным. Так, мышам и крысам неофобия помогает избежать ловушек и отравленных приманок[24]. Но стоит ли нам брать пример с крыс? Кому и когда повредили новые слова, даже если они звучат неуклюже? Если же эти новые слова обозначают неприятные явления, то, может быть, бороться стоит не со словами?
Как это ни парадоксально, неофобия иногда наносит удар замыслам пуристов – когда предлагаемое ими “исконное” слово ощущается как более новое и непривычное, чем иностранное. Так, французской Комиссии по терминологии не удалось внедрить замену уже привычного e-mail на mél[25]. А вот исландцы успешно внедрили название для компьютера tölva – от tala “число” и völva “прорицательница” (Льюис Кэрролл завидует в гробу!). Правда, при этом они не смогли отделаться от заимствований в словах tölvupóstur “электронная почта” (póstur, как и русское почта, заимствовано из латинского positus “гонец”) и diskur “диск” (заимствовано из греческого dískos “тарелка” или “спортивный снаряд такой формы”).
Опыт исландцев и французов часто служит аргументом в пользу того, что нужно “спасать язык”: дескать, раз уж у них там на Западе так делают, то нам стоит у них поучиться – исландцы и французы не дураки. Но вот забавно – на западный опыт в данном случае больше всего любят ссылаться те, кто к Западу испытывает антипатию и именно поэтому рассматривает иностранные слова как “засорение” языка.
Предполагается, что проникновение иностранных слов в лексикон ведет к порче языка, а она, в свою очередь, приводит к разрушению национальной культуры. Есть ли возможность проверить это утверждение? В естественных науках используется метод контрольных групп – например, чтобы проверить действие лекарства, наблюдают не только за мышами, которым его дают, но и за теми, кому не дают. Попробуем и мы найти язык, который не пытались “лечить” от иностранных заимствований, и посмотреть, как это сказалось на национальной культуре.
Пример такого языка у всех перед глазами – это английский. Тот самый английский, который все нации, не говорящие на нем – будь то русские или французы, – подозревают в злонамеренной экспансии с целью порчи “нашего” языка и “нашей” культуры. Количество заимствований в английском огромно. Примерно половина из 1000 самых частотных слов английского языка в Британском национальном корпусе – заимствования[26]. И не стоит думать, будто это недавнее явление. Английский подвергается бурным наплывам чужеродных слов уже тысячу лет: скандинавских в IX–X вв., французских начиная с XI в. и вплоть до недавнего времени, латинских в эпоху Ренессанса, индийских в эпоху колониализма. Если взять первую попавшуюся цитату из Шекспира, в ней почти наверняка встретится заимствование. Русский читатель об этом не догадывается – мы не видим иноязычного следа в таких фразах, как “Быть иль не быть, вот в чем вопрос?” или “И грозноликий Бой чело разгладил”. А в оригинале первая цитата содержит одно заимствование (“To be or not to be: that is the question”), а вторая даже целых два (“Grim-visaged War hath smoothed his wrinkled front”). Если поэзия Шекспира – продукт разрушения языка и культуры, то дай бог всем такого “разрушения”!
22
http://22century.ru/popular-science-publications/vernacular-slang-andstandard-language – Доступ на 27.03.2020.
23
Анализ феномена страха перед новизной см.: Петросян А. Э. Умственная “слепота” (корни невосприимчивости к новым идеям) // Социология науки и технологий. 2012. Т. 3. № 3. – С. 24–42.
24
Котенкова Е. В., Мешкова Н. Н., Шутова М. И. О крысах и мышах. – М.: Наука, 1989. – С. 77–80.
25
Кронгауз М. А. Русский язык на грани нервного срыва. – М.: Языки славянской культуры, 2008. – С. 16.
26
Durkin, Philip.