Неизвестно, сколько бы я приходил в себя, но как оказалось, время было ограничено извне по независящим от меня обстоятельствам. Мимо проходила молодая мамаша с дитем в коляске. Я еще обратил внимание на колясу, груженую как самосвал. Небольшой поддон оказался забит пакетами с едой. Там все время что — то выпадало, мамаша, ругаясь по — французски, что — то поднимала. В общей сутолоке мамзель не заметила отлетевшую вбок упаковку чипсов, я поднял, протянул.
— Такси за углом! — пробормотала она вместо «мерси» и покатила себе дальше.
У меня разве что пасть не отвисла. Все — таки я еще молодой шпион.
За углом разгружался длинновоз, перегораживая узкую улочку так, что даже я с трудом протиснулся. По пути я задел колонну из коробок, она рассыпалась, что — то внутри разбилось, но толерантные грузчики не сказали мне ни слова, они в упор меня не видели.
За длинновозом стояло такси с надписью «Travers Jacques». Я плюхнулся на заднее сиденье, не представляя, что дальше. Водила кивнул головой, громко поблагодарив, что я воспользовался услугами такси. И поехал. В заднее стекло я видел, как из — за длинномера выскочил мужчина в бордовом спортивном костюме и стал орать, видно требуя убрать машину. Грузчики лишь разводили руками, словно говоря: «Сие никак невозможно».
Мы проехали всего квартал, после чего водитель плюнул на свое такси, бросив его на том месте, где парковка запрещена, и пригласив меня, пересел в неприметный «Ситроен».
На нем мы доехали до улицы маршала Фоша. Водила кивнул на вывеску цветочного магазина «Свит Кабана». Я вышел, он уехал, не взяв деньги за проезд.
Я подошел к витрине, пытаясь заглянуть внутрь, но увидел быстро мелькнувшую тень за спиной.
— Здесь продается славянский шкаф? — спросили зловещим тоном.
Голос показался мне противным и знакомым. Я оглянулся.
Феликс Деко! Собственной персоной.
— Господи, они что, негра прислали? — вырвалось у меня.
— Не негра, а афрофранцуза! — важно поправил бывший напарник по Парижу. — Заходи, не отсвечивай. У нас мало времени, мон ами.
Я зашел. Если бы у меня была аллергия на цветы, я бы дал дуба, настолько стойкий внутри царил аромат. Пузатый француз без особых примет, видно хозяин, закрыл за нами дверь на замок, сменив вывеску на clos и растворился в одном из внутренних помещений.
Мы вольготно расположились на диванчике для посетителей. Деко за пару лет, что мы не виделись, изменился. Кажется, это называется, возмужал. В Париже он был гибким спортивным парнем, теперь это был крепкий чернокожий мужик.
Деко протянул мне листок. Детский рисунок изображал голубоглазого блондина с плечами Ильи Муромца.
— Я должен его убить? — спросил я.
— Это ты! — коротко ответил Деко.
— Господи, Вероник! — догадался я. — Она видит! Как она?
— Прооперировали в Израиле! Были осложнения, но сейчас уже лучше! — сообщил Деко. — Извини, что непохож. Она же тебя никогда вживую не видела.
— Женщина видит сердцем! — возразил я. — На самом деле я себя всегда таким представляю.
— Узнаю прежнего Жака Вершинина! — сказал Деко. — Давай рассказывай, что разузнал насчет Эвы.
Тут я приосанился. Что — что, а преподать себя в хорошем свете я умею. Свои деяния в комендатуре я представил в виде тонкой шахматной партии, которую я гроссмейстерски разыграл. Подполковник Михеев предстал в рассказе как полный идиот, которого я сделал по всем позициям. В лицах я передал, как подводил чинушу к мысли о взятке, и как я его сразил цифрой 100 лимонов, ибо меньше было нельзя.
Вскоре я обратил внимание, что Деко реагирует на эмоциональное повествование как — то без энтузиазма. Посторонние думы избороздили морщинами его философский лоб. И смотрел он на меня не как на героя. А как — то по — другому.
Самое странное, менялся цвет его кожи. Если в начале моего героического эпоса он был шоколадно черный, то в конце выцвел в пепельно — серый.
Финал я скомкал и заглох. Повисла нехорошая пауза.
— А ты ведь, Жак, мудила! — выдал Деко по — русски.
— Почему… мудила? — пролепетал я и получил.
Французская речь, как и русская может похвастать множеством эпистолярий, таких же сочных и точных. И кстати чисто фонетически звучащих довольно красиво, и даже певуче.
Это была песня. Для меня погребальная.
— Что та наделал, идиот? — выговаривал Деко, пытаясь особо не орать, чтобы не привлечь внимания к закрытому цветочному магазину. — На хрена ты поперся в комендатуру? Какого рожна?
— Я хотел вытащить Эву!
— Эву вытащили бы и без тебя, кретин! Сунули бы надзирателю косарь, и дело сделано, без пыли и шума! А у тебя хватило дури идти к самому начальнику гауптвахты!