Отечественная литература наша полнится произведениями, насыщенными критическими оценками русского характера. Достаточно вспомнить Грибоедова, Гоголя, Гончарова, Салтыкова-Щедрина, Лескова. Да вот даже у Владимира Даля в его очерке «Русак», в целом воспевающем ум и сметливость русского народа, мы встречаем следующий пассаж, который отнюдь не идеализирует русского мужика: «Смышленостью и находчивостью неоспоримо может похвалиться народ наш… но вообще, по косности своей, он даже не любит собственно для себя улучшений и нововведений подражательных; и это особенно относится до домашнего его быта и хозяйства. Зато он крайне понятлив и переимчив, если дело пойдет по промышленной и ремесленной части; но здесь четыре сваи, на которых стоит русский человек, — авось, небось, ничего и как-нибудь, — эти четыре сваи на плавучем материке оказываются слишком ненадежными; жаль, что они увязли глубоко и что их нельзя заменить другими»[5].
А Лесков отмечал, что в благородном свободомыслии «у русских людей не бывает недостатка, пока они не видят необходимости согласовать свои слова с делом»[6].
И Романов, который искал во всех явлениях наиболее существенные и постоянные свойства, волей-неволей находил в русском характере немало отрицательных черт.
Критики считали это вызовом социалистическому строительству, перестройке сознания на социалистический лад, они полагали, что искусство периода созидания нового общества должно лишь воспевать эпоху, и любые негативные литературные образы расценивали как подрыв устоев государства.
Но не только на родине не сумели увидеть в Романове большого писателя. Среди критиков Русского Зарубежья его творчество тоже не было по достоинству оценено.
Лишь Георгий Адамович однажды, прочитав романовскую повесть «Детство, отметил:»… это настоящий писатель». Критик писал: «… есть в ней аксаковское неутомимое внимание к мелочам и та же беззаботность в воспроизведении мелочей. Как будто читатель и забыт, интересно ему или нет, автор не знает; он отмечает все, что видит или помнит: природу, домашний быт, бесчисленные мелочи, мебель в комнатах, кушание, детские игры, прогулки, празднества — все. И так как он говорит о настоящей жизни, то читателю всегда интересно. Выводы, идеи, обобщения мы найдем сами. От писателя мы прежде всего требуем, чтобы он ввел нас в обстановку, в которой все эти отвлеченности скрыты или воплощены»[7].
Г. Адамович верно схватил главную особенность творческой манеры Пантелеймона Романова: в своих произведениях писатель говорит о настоящей жизни и делает это так убедительно, что вызывает живой интерес читателя.
Именно благодаря этому свойству небольшие книжки рассказов писателя мгновенно раскупаются, в журналах и газетах читатели ищут произведения, подписанные его именем.
В 1925–1927 гг. выходит собрание сочинений Романова в семи томах, а в 1928–1929 годах вышло уже Полное собрание сочинений в двенадцати томах.
В 1939 году, уже после смерти писателя, выходит книга «Избранное». Ипотомна долгие годы — забвение, замалчивание. Лишь спустя 45 лет тульское издательство выпустило сборник его произведений, куда вошли повесть «Детство» и избранные рассказы. А затем одна за другой в течение нескольких лет были изданы более десяти книг, в том числе и'эпопея «Русь». Все книги разошлись в короткие сроки (а общий их тираж превысил 2 миллиона экземпляров!). Значит, творчество Пантелеймона Романова выдержало испытание временем.
Пантелеймон Сергеевич Романов родился 25 июля 1884 года в селе Петровском Одоевского уезда Тульской губернии (А. М. Ремизов в «Мышкиной дудочке» иронизировал:»… про Пантелея на Москве говорили, что он как Лев Толстой, да и сам Пантелей думал, что он Толстой: тоже из Тулы»[8]) в семье мелкого чиновника. Если в некоторых автобиографиях Романов сообщал: «мать Мария Ивановна из духовных, была дочерью псаломщика с. Сныхова», то об отце он старался давать менее конкретные сведения. В одной из автобиографий он говорил, что его отец был сыном городского священника, в других случаях он вообще предпочитал умалчивать об отце. И очевидно, для того были основания, ибо современные исследователи установили, что отец Пантелеймона Сергеевича служил губернским секретарем (должность, правда, небольшая, по Табели о рангах — XII класс, но все же соответствовала армейскому поручику) и был потомственным дворянином. Во всяком случае, в одном из ранних автобиографических сочинений (оно относится примерно к 1905 г.) он вспоминает о том, как отец продавал свое имение Петровское и как покупатели (богатые крестьяне) «кланялись в пояс барину».
Объяснение такой невнятицы в отношении своего происхождения мы найдем в рассказе Романова «Итальянская бухгалтерия» (1923). Герой рассказа мучается над вопросами анкеты, которую должен заполнить. Он забыл, что им было сказано в прошлой анкете. И вот теперь пишет:»… дед мой — благочинный, отец — землевладелец (очень мелкий), сам я — почетный дворянин… То бишь, потомственный. Стало быть, по правде-то, какого же я происхождения?» Сын подсказывает: в прошлый раз ты указал «адвокатского». А другой сын утверждает: «нет, духовного». На черновике герой набросал, что он «сын дворничихи и штукатура».
Рассказ очень смешной. Но для его героя, как и д ля многих тысяч ему подобных российских граждан, обозначить нужное происхождение (лучше всего — пролетарское) было вопросом выживания.
Это в наши дни, как грибы после дождя, стали появляться потомственные дворяне, князья, графы и т. п. Мода такая. А в 20-х годах элитой считались рабочие и крестьяне. Так что можно вполне понять Пантелеймона Романова, когда он усердно подчеркивал бедность родителей (отцу из-за бедности пришлось продать село и купить маленький хутор).
Детские годы будущего писателя ничем не отличались от жизни деревенских ребят из семей небольшого достатка. Летом вместе с деревенскими мужиками и ребятами косил траву, стерег скотину, караулил пчел, занимался молотьбой. Принимал участие в обычных деревенских развлечениях — любил петь и плясать, играл на гармонике. В общем, он ничем не выделялся из среды своих сверстников. Обычные ребячьи интересы были характерны и для Романова-гимназиста. Учился он неважно и даже оставался на второй год.
Жизнь в деревне, ее быт, люди, картины природы оставили глубокий отпечаток в сознании будущего писателя, и впоследствии, спустя годы, он будет обращаться в своем творчестве к картинам детства.
Тяга к сочинительству появилась у него уже в начальных классах гимназии. Лет в десять он пытается писать роман, и хотя вскоре бросает эту затею, но, познав радость творчества, создания нового мира, который рождается из собственного сознания, изнутри, Романов уже не отступится от своего призвания, не предаст его. Он присматривается к окружающим, вслушивается в их слова, задумывается над их поступками. Он еще ничего не создал, не написал, но писатель уже в нем живет. В последних классах гимназии он делает наброски повести о детстве, которая им будет завершена лишь через семнадцать лет, причем многие фрагменты и даже главы, написанные им в гимназии, войдут в неизменном виде в опубликованную в 1923 году книгу «Детство».
Поступив в 1905 году на юридический факультет Московского университета, Пантелеймон Романов уже через несколько месяцев покидает его. 15 сентября 1905 года он записал в дневнике: «Я нашел себе смысл жизни, нашел счастье жизни, моя жизнь — это непрерывное собирание, труд, творчество…» Не всякий решится на такой ответственный и решительный шаг. Для этого необходима огромная вера в свое призвание, в свои силы. Такая вера была у Ивана Алексеевича Бунина, когда он бросил гимназию, чтобы посвятить себя литературе. Такая вера поддерживала Романова во все годы становления его как писателя, — ведь никто в семье не поддерживал его, его поступки расценивали как блажь, смотрели на него как на дармоеда. Но он сумел преодолеть сопротивление внешних обстоятельств.