“Не город, а ботанический сад”, – подумалось мне.
Вдоволь натолкавшись среди такого экзотического разнообразия, я свернул в переулок, где, наконец, смог спокойно отдышаться. Над толчеей витал такой безумный коктейль из парфюмерных ароматов, что в какой-то момент я всерьез не мог глотнуть воздуха полной грудью. Из открытых дверей многочисленных заведений потоками выливалась музыка, подхватывающая толпу и будоражащая ее. Канонада беззаботности, фанфары торжества желаний над мыслями и разумом гремели, как симфония нового мира.
Попятившись от широкой улицы, я глубже зашел в тень переулка и решил продолжить свой путь во мраке, чтобы не отвлекаться на праздничное безумие не знающего сна Пантеона. Сеть узеньких улочек, петляющих по городскому лабиринту, словно книжный форзац, впитывала в себя бледные отблески яркой нескончаемой жизни города. Черные выходы гудящих, как осиное гнездо, заведений, то и дело хлопали, выпуская торопливых посетителей, желающих остаться незамеченными широкой публикой. В тупиках, окутанных непроглядной тьмой, из кучи мусора остервенело горели колючие глаза бездомных. Кажется, еще совсем немного, и они уйдут во тьму целиком, как брошенные на произвол мрака кварталы на окраине. Даже пронзительные взгляды еще живых глаз не спасут их тела от предопределенного затухания. А что насчет их душ… Души давным-давно перестали селиться в телах жителей Пантеона.
0110
Мне нужно было как можно скорее найти человека, который смог бы дать мне ответы. Однако вопросы, которые я хотел задать, еще не сформировались в полной мере в моем сознании. Лишь неясное беспокойство трепетало, закованное в капкан грудной клетки. Оно-то и толкало меня вперед, заставляя переходить на легкий бег и торопливо перепрыгивать через тела бродяг и наркоманов, нашедших свой покой в полутьме переулков Пантеона. Яркий Шпиль, видный из любой точки города, светлой нитью горел в небе, направляя меня в бесконечных тупиках, переходах и лестницах с одного уровня города на другой.
Я то взбирался наверх и шел вдоль куда более чистых стен тех же самых высоток, то вновь спускался к их подножиям, утопающим в нищете и вони. Чем выше по уровню была улица, тем большие капиталы имели ее жители. Но меня сейчас волновала лишь кратчайшая дорога до Шпиля, поэтому я безбоязненно шел вперед через грязь и сырость бедных уровней, старательно избегая главных дорог, заполненных людьми.
Нередко надо мной раздавался резкий визг полицейских машин. Тьма нехотя расступалась перед кислотными цветами проблесковых маячков. Тела, которые я едва успел переступить, машинально расползались в стороны, чтобы избежать неприятностей с законом. Я ни в чем не был виновен, однако и тратить драгоценное время на препирания с людьми в темно-синих комбинезонах, не хотелось. Здесь они вершители судеб, трактующие букву закона так хитро, что не каждый осужденный мог уловить момент, когда его вина вдруг становилась очевидной и не подлежащей сомнению. Так что я заблаговременно нырял в переходы, едва заслышав пронзительный гудок над головой.
Пока я шел, мне думалось, что цель моего стремительного ночного похода возникнет передо мной сама собой, останется лишь протянуть руку и все, тревога исчезнет, а проблемы решатся, словно их никогда и не возникало. Но такого не бывает. Если брести вслепую, никогда не обрести желаемого. Я, петляющий по задворкам жизненного ритма Патенона, оказался внезапно выброшенным из него, отвергнутым, как организм нередко отвергает инородное тело. Буквально в нескольких метрах от меня бурлил и пенился поток нескончаемой жизни, однако я лишь копошился в заводи, с каждым движением погружаясь все глубже в ил неясного беспокойства.
“Найти такого же! – вдруг понял я, – Мне нужен такой же потерянный человек, как и я сам!”
Мысль эта расцвела в моей голове пышным бутоном и захватила мое внимание. Я понял, кого буду искать, едва достигну Шпиля. Человека, выброшенного вдруг на берег его привычного уклада жизни, можно заметить невооруженным глазом в любой толпе. Нужен был растерянный блуждающий взгляд потерявшегося или, смотря как трактовать то, что случилось со мной, очнувшегося от летаргического сна.
Радость от того, что решение, наконец, принято, настолько захватила меня и понесла вперед, что я чуть не врезался в толпу, возникшую, словно из воздуха. Переулки и бедные кварталы неожиданно закончились и остались позади. Моим глазам предстала обширная площадь, по центру которой начиналось монументальное основание Шпиля. Тонны полимерного стекла и стали гордо высились на пестрым морем из жителей города. Словно прибой, они накатывали на причудливой формы мосты и галереи, обвивающие Шпиль и наполняли воздух разноголосым гомоном.