И даже после этого за стенами храма не утихала подковёрная борьба. В совете образовалось несколько фракций, у каждой из которых было своё собственное видение будущего единственной мировой религии. Половина священников выступала за то, чтобы Храм использовал свои обильные ресурсы дабы построить на восточном континенте землю обетованную. Они утверждали, что Белый Престол и вообще весь южный материк превратился в средоточение греха и порока, и что их священная задача состоит в том, чтобы возродить царство Нарук во всём его первозданном величии. Самые радикальные представители этой фракции даже предлагали отринуть технологии и прочие плоды современной цивилизации и возродить древние законы, созданные Первым Наместником Нара.
Им противостояла другая фракция, которая выступала за более сдержанное развитие. Её представители считали, что строить рай на земле бессмысленно, что это невозможно, и что Нарук должен превратиться в обитель для всех смиренных, которые хотят в тишине и спокойствии провести годы своего мирского существования, прежде чем отправиться в объятия Великого Духа. Первые обвиняли вторых в пассионарстве, вторые первых — в излишних амбициях и отрицании Второго Исхода. Споры между ними гремели каждый день; ещё сильнее разгорелось противостояние с началом вторжения людей.
Некоторые говорили, что это был шанс всё исправить; что великая сила гонит их назад, на родину; другие наоборот утверждали, что Храму необходимо вмешаться, как во времена Белого воинства, которое выступило против Маргулов, и спасти эльфийский народ. Крики священников сотрясали стены древнего храма, а в городской порт в это время день за днём прибывали корабли…
…
— Ах…
— Вас что-то беспокоит, ваше Святейшество?
На верхнем этаже старого дворца находился укромный и широкий балкон, с которого открывался прекрасный вид на городскую застройку и причал; прямо сейчас на нём, за столиком из кипариса, сидела юная эльфийка. На ней была белая роба, чистая, как первый снег. За спиной девушки стояла, опустив голову, служанка в сером платье.
По традии, только избранным служителям храма разрешалось носить полностью белые одеяния. Например — Великой жрице.
— Даже если меня что-то беспокоит, это не имеет значения, — спокойным, но очень звонким голосом, как колокольчик, который бьёт эхом, ответила девушка.
— Всё равно я не смогу ничего изменить… Вся власть находится в руках совета. Я — не более чем кукла, — заявила она.
Служанка смутилась, не зная, что и ответить.
— Я хочу побыть наедине… — вдруг сказала жрица.
— Как скажите, госпожа, — женщина поклонилась и вышла за широкий дверной проём. После этого эльфийка приподняла голову и посмотрела на мозаику, которая покрывала балкон; за многие годы она совсем истёрлась, и единственным, что можно было на ней разобраться, были мутные очертания белой птицы среди голубого неба.
Девушка вздохнула, прикрыла глаза и стала читать молитву; она совершенно не заметила, как прямо у неё над головой открылась маленькая трещинка, из которой показалась чёрная сфера…
Глава 66. Молниеносно
Незаметно для юной жрицы, в небесах открылась маленькая трещинка. Из неё показалась чёрная сфера; она спикировала вниз и опустилась на макушку девушки.
— Ах! — жрицы охнула. Её тело охватила дрожь. Сперва на её лице появилось выражение испуга, затем — растерянности, и наконец на смену всем бушующим эмоциям пришло непоколебимое спокойствие… Девушка посмотрела на свои руки, встала с кресла и облокотилась на балкон, с которого открывался прекрасный вид на городскую застройку и на гавань, сверкающую под лучами палящего восточного солнца… Она вдохнула ветер, пахнувший морем, и проговорила:
— Я и забыла, как здесь дурно пахнет…
Её глаза обратились на мозаику, которая была нарисована на потолке; за многие сотни лет она совсем облупилась. Никто уж и не помнил, как выглядел изначальный узор. От былой композиции сохранился единственный кусочек, белая птица, видимо потому, что в своё время художник наложил на неё особенно густой слой краски, стараясь передать вещественность этого священного эльфийского символа.