— Чувствуешь? — он потянул носом, — Порохом воняет. Порохом и кровью. Катя, слышишь меня? Твою мать!
— У этого придурка было ружьё, — протянул Егор, спускаясь со шкафа на пол.
Теперь он вспомнил: точно, в армии. Один из новобранцев неудачно кинул гранату и она упала в окоп. Парню разворотило живот. К счастью придурка успели спасти, но этот запах вывороченных внутренностей…
Луч фонаря пробежался по полу и остановился на чьих-то босых ногах, торчащих из-за угла. Ноги лежали абсолютно неподвижно и вокруг них расплывалась лужа, чёрная, в свете фонаря. Запах крови, свежего дерьма и мокро шерсти в этом месте казался абсолютно непереносимым, точно люди угодили в вольер какого-то хищника.
— Твою мать, — проворчал Андрей, ощущая, как тошнота подступает к горлу, — Катя, отзовись, дура штампованная! Вот мля…
Если они надеялись увидеть за углом остальное тело, то их ожидало разочарование. Ноги да ещё какие-то жалкие остатки, — вот и всё, что неизвестная тварь оставила от Дмитрия Селезнёва. Потом свет выхватил оторванную голову и Третьяков не смог сдержать рвотных позывов. А выражение дикого ужаса на физиономии мёртвого человека пробирало до глубины души.
— Всё в порядке. — Андрей отстранил руку партнёра и сплюнул, — Хотя, какое там, в порядке! Егор, шлёпай к машине, попробуй докричаться оттуда, а я тут немного осмотрюсь. Вот дерьмо то!
— Не было печали, — согласился Фёдоров и потёр нос, — Ну и вонища.
Судорожно сглатывая слюну и сдерживая спазмы бурлящего желудка, он торопливо выбрался наружу и глубоко вдохнул неосквернённый воздух ночи. «Как свинью! — мелькнуло в голове полицейского. — Разделали, как долбаную свинью!»
Пока Егор шёл к урчащему автомобилю, ему немного полегчало, однако воспоминание о кусках изуродованного тела не оставляло его, вынуждая руки дрожать, точно от глубокого похмелья. Впрочем, за руль Фёдоров сел почти спокойным. Однако не успел он взять передатчик, как тишину ночи разорвал дикий рёв взбешённого зверя. Потом ударила автоматная очередь. Следом ещё одна — короче. И вновь оглушительный рёв.
Видимо, на несколько мгновений мозг Егора просто отключился, потому что пришёл в себя в движущейся машине. Ударив по тормозам, Фёдоров высунулся в открытую дверь и крикнул:
— Андрюха, с тобой всё в порядке? Ты жив? Чёрт…Что случилось?
Мрак ожил, зашевелился и обратился огромной тварью, которая вскочила на капот машины. Видя перед собой только два светящихся глаза, горящих жаждой убийства, Фёдоров утопил педаль газа в пол и схватил автомат. Вести автомобиль и стрелять оказалось весьма неудобно, поэтому грохочущее оружие едва не выбило конечность из сустава. Лобовое стекло покрылось густой сетью трещин.
Не видя ничего впереди, полицейский выкрутил баранку руля и ударил стволом автомата по стеклу. В ослепительном свете фар и дожде, из осыпающихся осколков, огромное дерево, растопырив лапы-ветки, метнулось ему навстречу. Руль, точно живой, вывернулся из рук и вонзился в грудь Егора. Жуткая боль пронзила тело и терзала оставшиеся секунды.
«Чёртовы растения всё-таки добрались до меня. — подумал Фёдоров, превозмогая наступающую тьму, — А Ксюша ждёт дома…Вечер и свечи. Свечи так мигают. Свечи…»
12
Обезумевшие тени неслись вскачь, перепрыгивая с одного дерева на другое, пожирая листья бездонными чёрными глотками. Потом уносились прочь, поднимались в небо и соединялись в единый сумасшедший хоровод мрака.
— Больно! — рычал он и слизывал кровавые капли, выступившие на коже, — Больно! Больно!
Один из выстрелов угодил в цель, скользнул по полосатой шкуре и опалил короткую шерсть, оставив длинную красную царапину. Она оказалась неглубокой, но всё же болезненной и это приводило его в бешенство. Это проклятый свет, который может причинить боль! У хилых двуногих имелся свет, причиняющий страдание. Свет, который вылетал из их мерзких палок.
Когда-то он знал, что это такое (умел пользоваться?), но сейчас это было неважно. Главное — ему удалось хорошо поесть! Больше не требуется бегать среди царапающихся сучьев и тратить силы на мелкую дрянь с жёстким мясом. Сегодня ему досталось очень много мягкого вкусного мяса. Досталось достаточно легко. А если бы у двуногих ещё и не имелось проклятых палок, плюющихся светом!
Двуногих есть очень приятно, приятно, приятно! Ведь они так долго причиняли ему боль. Эта боль до сих пор живёт в его голове и особенно, когда пылающий кругляк лезет вверх. Он злобно зарычал, когда вспомнил двуногих. Не тех, которых убил сегодня, а других, из прошлой жизни.