Те, кому привелось видеть обе твердыни, поминали об их вопиющем сходстве на первый взгляд и непредсказуемом различии, которое возникало внутри каждой сопоставляемой пары.
Купол Дома был кругл, как сосуд, купол Храма походил на юную женскую грудь.
Первый отягощал собой пятерик, второй стоял на восьмиграннике, легком, как снежинка тринадцатого лунного месяца.
Купол Храма казался кроной животворящего древа, купол Дома — оплодотворенной чашей.
Внутри Дома был лабиринт пыльных фолиантов; внутри Храма — сплетение чистых идей. Там были коридоры, здесь пролегали кровеносные русла. Там — темнота мониторов, здесь — та звездная россыпь, которая иногда отвечала взгляду Эшу, проглядывая сквозь экранное зеркало.
Книги Дома были замкнуты в себе, в своей тайне. Книги, что толпились на полках и в открытых галереях Храма, смотрели глазами своих переплетов, лицами открытых страниц на увлекательный спектакль бытия, что запечатлевался в них. Они казались подобны людям и, возможно, сами были людьми в одном из перерождений. Актерами, чьи сыгранные роли отделились от них и обрели возможность без конца и на все лады исполнять себя самих, оттачивая свое мастерство. Ролями, что обрели самостоятельное бытие, но однажды почувствовали себя без людей одиноко, как душа без тела, и устремились на поиски того, что может стать их новым исполнителем. Людьми, исчерпавшими игру, превзошедшими учение и стоящими на пороге своего истинного бытия.
И лишь столб света был в обоих местах совершенно такой же. Его искристое мерцание наводило на мысль о песочных часах, где само время пересыпает осколки звезд и планет; о картине Рембрандта, где ниспадающее сияние озаряет Данаю — или, по более редкой версии, жену Гига. Дольное и горнее.
Обитатель Дома, с боязнью следящий за мельтешением пылинок вверх и вниз, не желал и думать о том, чтобы вскарабкаться на луч, как дурак на скользкий ярмарочный столб, в надежде куда-то там попасть. Попал бы он уж точно, да в место, находящееся куда как глубже вымощенного черно-белой плиткой пола.
В Храме никто из его посетителей и обитателей, нередко весьма и весьма на библиотский взгляд странных, не смотрел на луч. Зато по обеим сторонам Ока Света возвышались две великолепные статуи, подобные освятившим зал Братства Зеркала на иной земле. Муж и Жена обратились в гигантских кошек; самец был черным, самка — темно-серой, но на фоне их шкуры виднелись чуть более светлые пятна, похожие на муаровую игру агата или рисунок колышущихся ветвей сикоморы на воде; пятна, изредка слагающиеся в иератический знак. Радужки глаз Мужа были почти белыми, точнее — светло-голубыми, Жены — бархатно-черными. Из широко раскрытых зрачков полыхали четыре — два и два — пучка фосфорно-зеленого с алым света, скрещиваясь внутри Луча. Кот приподнялся на дыбы, пригнув голову к поднятым и изысканно изогнутым передним лапам, Кошка свернулась на широком постаменте в клубок, обмотав бедра хвостом и вытянув перед собой головку на длинной и стройной шее.
Это были друг Маугли по имени Багира и его спутница Киэно; Лев Синая и пламенная тигрица Блейка; Пантера Яростный и Пантера Сладкогласная. Разъединенный символ Тай-Цзи.
Уста обоих, прочерченные едва заметной розовой полосой, были запечатлены в камне и камнем, и все же они беседовали, насыщая воздух своей мысленной речью.
— На твоем месте, Киэно, я бы не радел слишком о малом хвостатом народце, — говорил — или думал — Багира. — Уж они-то свою экологическую нишу на том-еще-свете отыскали: питаются себе книжной информацией и в ус не дуют. Знай множатся и заселяют землю. И вовсю дружат с химерами, которые, как ты знаешь, без труда нас отыщут, если захочется.
— Захват, говоря попросту, отымел место, — с легкой ехидцей ответила кошка. — Стало быть, умываем лапы, сотрясаем пыль с усов…что еще?
— У тебя что — проблемы? — спросил Багира.
— А когда ж их не было?
— Я имею в виду — новые проблемы?
— Дитя. Дитя снова…
— Стучит в сердце и просит о рождении в иной мир, — серьезнее, чем прежде, закончил ее речь Багира.
— Их трое.
— Ну, мы так наводнили своими котятами Библ, что еще трое или еще один — без разницы. И кормилицы им найдутся, и няньки, и те, на кого добрые жители спишут их появление…