— Откуда у вас повреждения на лице? — спросил тот.
— На дачу ездила, — буркнула я. — На забор напоролась. Устраивает такой ответ?
Сванидзе фыркнул, опер махнул рукой и крикнул своим:
— Ладно, сворачиваемся. Труп в морг, заточку на экспертизу. Все!
— А где хозяин квартиры? — повернулся он ко мне. — Серебров Иван Алексеевич?
— Он должен быть здесь, — сухо ответила я.
— А где же он?
— Должен вот-вот приехать. Задерживается, значит. Или вообще решил дома не ночевать.
«Хотя вряд ли, — договорила я про себя, — если вернулся из Италии, то уж не для того, чтобы шляться по клубам со своей потаскушкой Камиллой. Или… или на него напрямую вышли похитители его сына? Быть может. Хотя, как это ни печально, Ильи скорее всего нет в живых… Но не надо каркать! Будем надеяться на лучшее».
— Будем надеяться на лучшее, — повторила я вслух.
— У тебя есть предположения? — осторожно спросил Альберт Эдуардович.
Я оглянулась на уходящего опера и негромко, раздельно произнесла:
— Мне кажется, что у тебя — у тебя — есть предположение. Не так ли, Берт?
Сванидзе молча глянул на меня и отвернулся…
Домой, то есть в офис, мне пришлось ехать на метро. Для тех, кто не знает, скажу, что офис находится на первом этаже того же здания, на втором этаже которого я обитаю.
Второй день, пусть не подряд, мне приходилось ехать домой на метро. Сама по себе поездка на метро не была для меня чем-то из ряда вон выходящим — все-таки я не принадлежу к сонму небожителей, — но второй день на меня оглядывались. Еще бы… такой видок.
От метро я прошла пешком, благо недолго. Наш двор уже спал, убаюканный тихим дождиком. Центр, а тихо. Только прислушавшись, можно было различить еле внятный рокот машин… Посреди двора торчала она, наша башня, некогда перестроенная из простой трансформаторной будки. С виду она походила не уменьшенную копию небоскреба, только лишенную грандиозности и ладности, присущей этому виду зданий. В свое время офис надстраивали этаж за этажом, пока не возвели этакую вавилонскую башню. Вавилонское же смешение языков у обитателей этой башни тоже имело место: Родион часто не мог найти общего языка со своей супругой Валентиной, я упорно не принимала пса Счастливчика, а всем нам был чужд язык маленького Тапика, лепечущего на чудовищном младенческом наречии.
Впрочем, Валентины и Тапика сейчас в Москве не было: Родион отправил их погостить к родственникам в Тверь.
Подходя к своему нескладному, но очень уютному дому, я чувствовала, как утихают во мне волнения и потрясения сегодняшнего дня. Их было много, слишком много, чтобы дать спокойно уснуть, не перебрав всех перипетий: знакомство с врачами, беседа с Гириным, всполошенный и косноязычный Сванидзе, назначающий свидания на окраинах, веселые ребята Звягина, убийство Кириллова, побег с загородной виллы, и, наконец — звонок Ноябрины Михайловны, вслед за которым открылось новое преступление: похищение Алексаши и убийство его сына Игната. Да и сама Ноябрина Михайловна госпитализирована.
Это если не упоминать аврального прилета Сереброва, о котором сообщил мне босс. Да и самого босса что-то долго в офисе не было. Сейчас надо будет у него спросить…
Я вынула ключи и открыла входную дверь. В приемной был включен на полную мощность верхний свет. Я подумала, что Родиону Потаповичу, на которого иногда находили соображения экономии и он начинал проверять платежки по коммунальным услугам, следовало быть повнимательнее.
На пороге валялся ботинок. Я подумала, что проклятый шарпей Счастливчик в очередной раз проник в обувной шкаф и распотрошил его до основания. Хотя нет… не может быть. Счастливчика-то забрали в Тверь.
— Босс! — позвала я. — Я вернулась. Ну и веселый был день, скажу я вам, босс. Сейчас зайду к вам и расскажу все по порядку.
И я направилась к нему в кабинет. Дверь была чуть приоткрыта, и я не глядя толкнула ее.
— Босс, я…
Слова застыли у меня на губах, а я застыла от ужаса. Нет, день еще не кончился… он еще не кончился, этот проклятый день!!!
Прямо передо мной в своем кресле полусидел мой босс. Лица его я не видела, потому что босс уронил голову на крышку стола. Его кудрявые волосы слиплись от крови. По поверхности столешницы растекалась лужица крови.
По столу были раскиданы осколки хрустальной вазы, которая обычно стояла на журнальном столике. Осколки же валялись и на ковре.
— Родион… Пота… — вырвалось у меня, но остаток фразы предательским сухим комом застрял в горле. Я увидела такие подробности, которых не смогла охватить первым взглядом.