Но в любом случае сидеть сложа руки я не могла. Я не должна была, я не имела права бездействовать!
Я явилась в прокуратуру к Сванидзе, тем более что у меня была официальная повестка. Впрочем, все мои показания уже были запротоколированы и подшиты к делу, и я могла не использовать право явки. Но я пришла. Потому как было о чем поговорить.
Альберт Эдуардович сидел в позе согбенного вопросительного знака, уткнувшись длинным своим носом в бумаги. В его лице читался еще больший вопрос, нежели тот, что рисовала его спина. При моем появлении он даже не поднял головы, высвободил руку и ткнул куда-то в угол:
— Присаживайся вот туда.
Лишь через три минуты он соблаговолил обратить на меня внимание.
— Ну что же, — сказал Берт Эдуардович сухо, — дела как сажа бела. Когда Шульгин придет в сознание, ему предъявят официальное обвинение.
— Значит, и ты думаешь, что он виновен?
— А что мне остается думать? Что мне остается думать? Выстрел, которым был убит Сильвер, производился из пистолета Родиона — эксперты подтвердили. На пистолете — пальцы Родиона и ничьи более. Что касается вазы, то это ею пробили голову Шульгину. Серебров и пробил. Все совпадает, и экспертиза соответствует! Ясно как божий день, а тут еще и эта запись, как нарочно!.. — И Сванидзе стукнул кулаком по столу.
— Вот именно, что как нарочно, — пробормотала я. — И что же теперь?
— А что теперь? Лучшее, на что можно рассчитывать, — это формулировка «Убийство в состоянии аффекта». Но три года — это как минимум. А можно и до семи. Больше, конечно, не дадут, принимая во внимание положение и разные там заслуги Родиона… но и что там?… И этого хватит.
— Но ведь не в сроке дело! Ведь это перечеркивает всю его карьеру, всю жизнь! Это же означает крах нашей фирмы, крах всего!
— А ты о фирме думаешь? — холодно отчеканил Берт Эдуардович, барабаня пальцами по столу. — О ней бы сейчас следовало думать менее всего. Тем более что офис вполне могут подпалить, взорвать, снести бульдозером, да и просто опечатать.
Перечисляя все эти варианты расправы с нашей «вавилонской башней», Альберт Эдуардович последовательно загибал пальцы. Я почувствовала, как меня начинает душить холодное бешенство:
— Это кто же так мило обойдется с нами?
— Ну кто… — протянул Сванидзе, — если бы Родиона обвиняли в убийстве, скажем, Игната Клепина, то бояться было бы нечего. Самый боевитый член его семьи, Ноябрина Михайловна, сейчас лежит в больнице. А отец, тряпка, даже если бы и не пропал, все равно не посмел бы ничего предпринять. О таких, как он, вытирают ноги. Но все несчастье состоит в том, что Родион стрелял не в Игната, а в Ивана Алексеевича Сереброва. Кличек типа Сильвер так просто не дают, а у каждого Сильвера есть своя лихая абордажная команда. Есть она и у покойного.
— Вы, Альберт Эдуардович, — проговорила я сквозь зубы, — конечно же, имеете в виду абордажную команду под руководством бравого боцмана Звягина Алексея Игоревича?
— И его тоже. А есть еще много людей, кто не оценил поступка Родиона Потаповича.
— Вы так говорите, как будто виновность босса для вас — дело решенное, — сказала я. В моем голосе проскальзывали металлические нотки; я слышала их как бы со стороны. Я всегда слышу свой голос со стороны, когда начинаю впадать в грех гнева. — Оно и понятно: Волга впадает в Каспийское море, вопрос ясный.
Сванидзе подался вперед и произнес вполголоса:
— Ты, Маша, зря на меня обижаешься. Зря тянешь. Что я могу сделать? Все против него. К тому же я не уверен, что Родион в самом деле не убивал Сильвера.
— Но ведь был же кто-то, кто позвонил Сереброву в Милан и сказал ему, что якобы это Родион похитил Илюшу! — напомнила я. — Ведь было же! И тебе тоже звонили, сам говорил, сам трепыхался!!
— Видишь ли, Мария, — грустно сказал Сванидзе, — сам я, к сожалению, ничем не могу помочь Шульгину. Что я могу противопоставить таким ужасающим прямым уликам? Ни-че-го. Если я даже скажу, что сам имел основания опасаться Сереброва и потому всячески способствовал тому, чтобы он не узнал о пропаже сына… даже если я скажу, что мне звонили с угрозами — ну и что? К делу Родиона это не подошьешь. Я сам ничего не могу сделать. Я веду дело. Я буду вести его так, как будет позволено. А Валентин Евграфович… помнишь Валентина Евграфовича?..
— Ну да. Вчерашний.
— Так вот, он сказал, что у Родиона много недоброжелателей. Очень влиятельных. И коли его подставили так основательно… понимаешь. Да и Серебров был не последний человек. За него, как говорят братки, впрягутся. Несдобровать Шульгину.