— В тот день, когда был убит Звягин…
— И я слышал все это. Точнее — самое окончание их разговора. Они говорили… они говорили — об эстетике.
— Об эстетике? — переспросила я.
— Да. И еще упоминали вот этого вашего… Сереброва… и еще они упоминали имена…
— Кого?
— Адмирала Кутузова и генерала Нельсона.
— Что? Ка-ко-го Кутузова?
— Михаила Илларионовича, — растерянно ответил Сенников.
— Кутузова? Нельсона? А, ну да. Они оба были одноглазыми, как и Игорь Викентьевич, — кивнула я. — Об эстетике, значит. И кончился этот разговор об эстетике… ударом в глаз и побегом пациента. А почему же вы не помешали? Испугались?
— А вы бы на моем месте?.. — выговорил Сенников дрожащими губами.
— Ну, — проговорила я, — я-то не мужчина, мне простительно. Впрочем, вы, кажется, тоже. И после того, как убийца выскочил в окно, вы… ну, дополняйте!
— Я увидел кучку окровавленных бинтов, тех, с его рук… и… и — вот, — пробормотал доктор Боря. — А когда приехала милиция, я испугался… клиент-то ведь был левым, в документах не числился, я подумал, что меня могут уволить, и…
— И, чтобы скрыть факт должностного злоупотребления, вы скрыли обстоятельства смерти вашего шефа.
— Н-не только поэтому. Я… я боялся. Мне звонили и говорили, чтобы я молчал.
— Кто?
— Звягин. То есть — его сын. Он говорил, что они сами во всем разберутся. Что не надо пускать в дело ментов, что они сами найдут убийцу и поквитаются с ним.
— До сих пор ищут, — пробурчала я, — впрочем, я думаю, что есть резон пойти и спросить обо всем у самого господина Звягина-младшего.
— Н-не надо, — замотал головой Сенников, — если он узнает, что я… если он узнает, то… он меня убьет. Не говорите ему… не говорите ему, а я отдам вам…
— Что?
Сенников сглотнул, покосился на неподвижное тело своей ассистентки и, торопливо сглатывая слова, заговорил:
— Там, в предоперационке, я нашел не только тело Игоря Викентьевича и окровавленные бинты. Я нашел… нашел…
— Ну говори, не мямли! — прошипела я, поднося вытянутый указательный палец к его лицу. — Ну!!
— Она валялась возле открытого окна. Наверно, убийца потерял ее, когда вылезал на улицу. Он потерял, а я подобрал и никому не показывал. Это была… фотография.
— Фотография?
— Да. Он держал ее при себе. Я думаю, что это фотография человека, чью внешность скопировал Игорь Викентьевич при операции.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что я слышал, что еще до операции Звягин бурчал насчет того… дескать, не мог придумать лица получше, взял за основу какого-то мужлана… поэстетичнее надо бы.
— Та-ак… — пробормотала я. — Двенадцатого… а сколько заживает лицо после такой операции? Чтобы не осталось следов?..
— Чтобы совершенно — два-три месяца, — последовал ответ.
Я вскочила с кушетки:
— У тебя есть эта фотография?
— Да… она у меня в сейфе.
— Дома?
— Да нет, здесь. У каждого из персонала есть свой личный сейф с индивидуальным кодом… да.
— Ты отдашь мне эту фотографию! — решительно сказала я. — Идем! Только переложи свою ассистентку на кушетку, чтобы она не валялась на полу. А я надену ее халат и стерилизующую лицевую повязку. Пошли!
16
Мы вышли из операционной и оказались в том самом предоперационном покое, в котором чуть более трех месяцев назад был найден труп доктора Звягина. Я подошла к зеркалу, большому, от пола до потолка. В этом зеркале прыгали последние блики заходящего солнца, багрово-красные, дотлевающие. В зеркале я увидела свое отражение: лицо, скрытое лицевой повязкой, напряженно сощуренные глаза… Быть может, тогда, в жарком июне, убийца тоже настороженно вглядывался в свое новое, еще не поджившее лицо.
— Вот здесь он лежал… — пробормотал Сенников, указывая на фрагмент паркета. — Игорь Викентьевич.
— Понятно, — сказала я, вытягивая на себя ручку массивной больничной двери, выводящей в коридор. Тут, в коридоре, я незамедлительно увидела Звягина-младшего и Камиллу. Они вальяжно развалились в креслах в зеленом уголке. Камилла наматывала на палец лиану. В тот момент, когда к ним приблизился бледный Сенников, она дернула лиану так, что оторвался не один отросток, а весь побег.
Я подтолкнула Сенникова в спину: дескать, спрашивай, что им было от тебя нужно. А сама остановилась, скрытая толстой бочкообразной пальмой.
— Не надо… э-э… портить растения, — тускло сказал доктор Боря.
— Да-а ладно, — отозвалась та. — Мой покойный муж имеет большой пай в этой клинике, а я его единственная наследница. А тут какая-то поганая лиана…