Бесчувственного Транна приводили в сознание, а восхищённые восклицания всё не смолкали. К слову, над проигравшим никто не глумился и не потешался. Придя в себя на удивление быстро, ит’хор мрачно глянул на Линдорина, но промолчал и побрёл к своим вещам.
- Я рад, что всё закончилось именно так, - высказал свой взгляд на происшедшее Владыка. – Этот урок Зигер Транн запомнит надолго.
- Мне не хотелось бы осложнений в отряде, грасс Моргенз, - осторожно начал советник, переведя дыхание.
- А их и не будет, - усмехнулся вампир, на миг показав клыки. – Сейчас Вы некоторых заставили призадуматься, а немногих и почувствовать на своей шкуре Ваши навыки боя. А ничто так не заставляет воина развиваться, как проигрыш. Каким бы обидным он ни был. Я думаю, вы с Транном подружитесь. Так что отдыхайте. Мы пробудем здесь до «утра».
Вымотанный поединком, эльф решил подкрепиться и достал из сумки с небольшим запасом провизии лепёшки с завёрнутым в них мясом. Оно было приготовлено особым способом, что позволяло ему храниться очень долго и не портиться. Съев одну, он запил её вином из фляги и не заметил, как провалился в сон без сновидений. Но утром всё равно ощущал себя побитой собакой.
Построившись в колонну по двое, ит’хор, ведомые Владыкой и Феодосием снова двинулись вглубь подземелий. Спустя несколько часов похода, Моргенз скомандовал привал. Смешки и разговоры сменились тревожным ожиданием, что даже Линдорин почувствовал тревожную ауру чего-то особенного. Его опасения подтвердились, когда в центр вышел Феодосий и, обведя взглядом клан, заговорил:
- Скоро закончатся коридоры, исследованные нами, и мы окажемся на территории неисследованной и неочищенной от мерзости древних эпох. Каждый шаг и вдох мы будем делать под взглядами древних сил. Мужайтесь! Говорите с соседом, если голос глубин вдруг возымеет над вами власть. Сражайтесь, как живёте! С гордостью и честью!
- С гордостью и честью! – проревело почти тридцать глоток.
Дальнейшее движение проходило уже без шуток и веселья. Коридор то сужался, то расширялся, заставляя всё время лавировать, выискивая тёмные углы, в которых могла скрываться опасность. Внезапно Линдорин почувствовал на своём лице лёгкое прикосновение ветерка. Подземный сквозняк заставлял трепетать пламя факелов и колебал полотнища паутины. На вопрос, откуда он здесь взялся, эльф так и не получил ответа. Его никто не знал.
Иногда свет факелов выхватывал остатки фресок на стенах коридоров, но стилистика рисунков и содержание оставались прежними. Четырёхрукие. Вот они приносят кровавые жертвы, вот снова воюют с кем-то, вот еще проводят магический, судя по всему, ритуал. Линдорин сделал вывод, что это была раса агрессоров, которых не останавливала ни мощь, ни количество противников. Видимо отпор они получили только от серафимов. Раз с такой подробностью изобразили ту битву.
Его вынужденные товарищи по несчастью большей частью хранили молчание, изредка перебрасываясь короткими фразами. В пламени факелов их глаза отливали красным, словно тлеющие угольки. Линдорин, столкнувшись с бывшими властителями Занти, сейчас с интересом присматривался к своим спутникам. Их лица были сосредоточены, в уголках губ залегли упрямые складки. Как у мужчин, так и у женщин. Привыкший к доминирующему положению мужчин в эльфийском, да и в человеческом обществе, эльф, с удивлением обнаружил, что вампирши обладают куда большими правами, чем его соотечественницы. Ему вспомнилась советница Онитарин, и он скрипнул зубами в приступе накатившего бешенства от воспоминаний её предательства.
Может, для них это было в порядке вещей - всё делать сообща: сражаться, принимать решения, рисковать. Но над всем этим чувствовался непоколебимый авторитет Владыки. Его власть не подвергалась сомнению и подпитывалась единственным топливом, не вызывающим отторжения. Любовью. Но, что касается повседневности, то тут все были равны.
За время, проведённое вместе, Линдорин обратил внимание на высокую черноволосую ит’хор, что буквально свела его в поединке с Зигер Транном. Он уже знал, что зовут её Риция, и с ней связана какая-то нехорошая история. Несмотря на мрачность обстановки и трагизм ситуации, её губы периодически раздвигались в улыбке, обнажая белоснежные клыки. Всю дорогу до следующего привала эльф изнемогал от любопытства. И едва грасс Моргенз объявил привал, набрался смелости и подошёл к ней: