— Плохо дело. Надави покрепче и держи так пару минут, надо замедлить кровотечение. Потом я все промою и обработаю рану. Держи как следует.
— Держу.
— Как это тебя угораздило?
— Резал морковку. Надеюсь, никто не обнаружит чей-то пальчик у себя в тарелке. Вегетарианцы все-таки.
— Нам не привыкать, — он слегка улыбнулся. — Похоже, ты не мастер шинковать морковку. Или мясного захотелось?
— Вообще-то, я лучше бы дров наколол. Почему людям не поручают то, что они делать умеют?
Вишана медленно размотал полотенце. Кровь еще текла, но уже не так сильно.
— Так-то лучше. — Он промокнул рану ватой. — Немного будет жечь.
Не шутил.
— Значит, Джимми, ты считаешь, что все должны выбирать, где им дежурить?
— Так бы, может, толку было больше. Вон та девчонка, к примеру, рубит дрова…
— Думаешь, она должна была резать морковь?
— Не обязательно резать, она могла бы делать что-то еще, с чем лучше справляется.
Вишана распечатал пакет и вынул бинт.
— Скажем, чистить туалеты?
— Бросьте, я этого не говорил…
— Ты же предлагаешь: пусть каждый выполняет ту работу, к которой привык. А женщины, как правило, моют туалеты.
— Я вовсе не хотел унизить женщин. Просто иной раз нужна сила.
— А иной раз нужно что-то еще.
Он туго затянул бинт.
— Джимми, я тебя понимаю, но мы распределяем задания случайным образом. И не справедливости ради. Просто появляется шанс чему-то научиться, когда выполняешь трудную работу, а не ту, с которой легко справиться. — Он улыбнулся. — Подумай над этим. Пока будешь крошить то, что осталось.
Но, вернувшись на кухню, я обнаружил, что Барбара почти управилась без меня.
— Спасибо, — говорю. — Что еще надо делать?
— Да все уже готово, — отвечает она, пересыпая остатки морковки с доски в большую миску. — Отнеси-ка Саймону, пусть варит.
— Слушаюсь.
Она нарезала морковку так меленько, аккуратно — не то, что я, тяп-ляп.
— Как ты здорово все нарезала-то. Да еще таким тупым ножом — как ты это сумела?
Барбара вытирала тряпочкой доску и стол. Она обернулась.
— А я наточила. — И она указала на большую электроточилку на дальнем конце стола.
— Надо же, эту штуку я и не приметил.
Как можно было ее не увидеть? Но, разумеется, поискать точило мне и в голову не пришло. Вишана, конечно, говорил красиво, но вот в этом все дело, разве нет? Женщина догадается поточить нож, а мужик так и будет строгать тупым, пока сам не порежется.
Тем вечером в комнате для молитв я просто сидел и слушал дождь. Я устал, и все, что случилось за два дня, так и кипело внутри меня: новые люди, непонятные идеи, Вишана и эта долбанная морковка — я смертельно устал от всего этого. Я решил не садиться по-восточному и устроился поудобнее на стуле, как советовал Вишана; вскоре поймал себя на том, что пальцами барабаню по ноге в ритме дождя. Тогда я положил руки на колени, расслабился и стал слушать. В комнате для молитв крыша была стеклянной, и слышна была каждая капля: одни стучали — «кап-кап», другие — «тук-тук», третьи — «дум-дум» — будто вот-вот пробьют стекло. И почему-то я стал слушать шум дождя, стук капель по крыше — не то чтобы вслушивался, я ничего не делал, просто сидел. Порой дождь принимался лить сильнее, порой поднимался ветер, и капли тихо шуршали по крыше, будто на ней возился какой-то зверек.
И мне казалось, что дождь живой и все в комнате словно исчезло, я никого не видел, ничего не слышал. Остались только мы двое — я и дождь.
Холодная. Просто ледяная — моя Лиз. Энн Мари, похоже, не заботило, где я был: на семинаре, на футболе — все едино.
— Пап, привет.
— Привет, доча. Скучала?
— А ты уезжал? То-то я думала, почему тебя не видно. Как успехи? Уже летаешь?
— Очень смешно. Продолжай в том же духе, и тебя позовут в «Фаст шоу» . А где мама?
— Ванную чистит.
Запах хлорки означал только одно: дела плохи. Чудно — когда Лиз выходит из себя, она все заливает хлоркой. Из ванной так и несет. Идешь на запах — а там она, в резиновых перчатках по самые уши, скоблит отверстие в раковине старой зубной щеткой. Когда мы только поженились, я думал, она просто жуткая чистюля. Но потом смекнул, что за хлоркой наступает затишье, а после затишья — буря.
Скрепя сердце, я приоткрыл дверь и заглянул в ванную.
— А вот и я.
Тишина. Только щеткой елозит. Господи, от эмали-то ничего не останется.
— Хотел чайку заварить. Ты будешь?
Молчание.
Слава богу, к вечеру она малость оттаяла. И все-таки странно было вернуться. После того места, где я пробыл два дня, дом вдруг показался мне невозможно тесным, и я смотрел на него другими глазами - стал замечать то, на что прежде и внимания не обращал. К примеру, настенный календарь в кухне: на нем фотографии животных, и на сентябрь — полярный медведь. Ну почему полярный медведь, в сентябре-то? Хотя раньше об этом я и не думал.