— Я и сам так думал, а она взяла и выдала мне пачку денег.
— Должно быть, ей понравилось, как ты работал.
— Еще бы: он столько времени потратил. Всю неделю раньше девяти не появлялся. Надеюсь, оно того стоило. — Лиз говорила как-то натянуто.
Джон посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Я твой старший брат, я все понимаю».
— Дел там хватало, это верно, — подтвердил он. — Один карниз у нее пришлось красить в три цвета, золотые там листочки и прочее. К тому же она тетка, ух, железная. Я б такой всю получку отдавал, да еще приплачивал. Ладно, старик, мы идем выпить или как?
— Идем. Но имей в виду, одну-две кружки, не больше. Я устал как собака и завтра хочу быть в форме.
— Может, Джимми, сперва что-нибудь перекусишь?
— Нет, милая, спасибо, я уже поел.
— Барбара опять угощала?
— Ага.
— Должно быть, она, и правда, тобой довольна.
— Еще бы, Лиз, этот парень просто Дэвид Бэкхем золотых листьев! Мы ненадолго, Лиз, честное слово. Вы завтра придете?
— Конечно. До скорого, Джон.
— Энн Мари, спокойной ночи. Лиз, я мигом. - Я подошел к ней и чмокнул в щеку. Она не отвернулась, но меня не поцеловала.
Как только мы вышли из дома, Джон спросил:
— Джимми, я ошибаюсь или между вами кошка пробежала?
— Ты о чем?
— Ну, Лиз, похоже, думает, что между тобой и Барбарой что-то было.
— Ты ведь знаешь, Джон, все это чушь собачья.
— Я-то знаю, но Лиз, похоже, считает иначе.
Я не ответил.
— Можешь довериться старшему брату.
— Слушай, Джон, Бог свидетель, ничего у нас с Барбарой не было.
— Тогда зачем ты сидел у нее допоздна? И с какой стати она кормила тебя обедом?
— Господи, я думал, что так разумней всего. Если бы я не задерживался, пришлось бы мотаться туда еще пол следующей недели, а нам пора начинать у Макинтошей. К тому же я пережидал час пик и ехал домой, когда на дорогах посвободнее. Она по доброте душевной предлагала мне поесть. Помнишь ту бабусю в Келвиндейле — мы у нее работали прошлой весной? Так она нам носила сосиски и рогалики и даже печенье пекла, и я не припомню, чтоб ты возражал.
— Было дело, но, Джимми, ей девяносто три! Даже Бобби на нее не позарился бы.
— Да меня Барбара вовсе не привлекает. Человек она хороший, вот и все. Ты сам ее видел… И не из тех она, с кем хочется крутить шашни. Она ничего, наверное, но слишком уж… не из наших.
— Хочешь сказать, тебя только местные привлекают? На самом деле я тебя понимаю. Я даже подумал, что она розоватая.
— Да ну?
— Не знаю, может быть… А кому какое дело? Все равно, речь о том, что Лиз ее не видела. И вполне может вбить себе в голову, что Барбара — эдакая шикарная красотка, которая запала на тебя, и неизвестно еще, чем вы там занимаетесь с этим валиком и кисточкой. Поставь себя на ее место: ты едешь к этой даме на весь день, до девяти вечера тебя нет. Что она должна думать? Представь, что Лиз допоздна сидит на работе вдвоем с каким-нибудь парнем. Ты сам не ревновал бы?
— Нет. Хотя понимаю, куда ты клонишь. Но я ей верю.
— И я верю Трише, только все равно не хотел бы, чтоб она оставалась в ночную смену тет-а-тет с новым доктором.
— С тем, который похож на Джорджа Клуни в «Скорой помощи»? С иностранцем?
— Вот-вот. Так что мой тебе совет: уделяй Лиз больше времени. Хуже-то не будет. Своди ее в хороший ресторан, в кино. Цветов купи.
— Тогда она точно решит, что дело нечисто.
— Ничего она не решит. Ладно, все равно в Эдинбурге ты работу закончил. Так что вы с Барбарой не увидитесь больше, верно?
— Я обещал, что через пару месяцев, может, после Рождества, отремонтируем ее кабинет.
— Тогда я с тобой поеду — Лиз вряд ли придет в голову, что мы там втроем кувыркаемся.
Я смотрю, как Лиз танцует, и у меня просто дух захватывает. Рядом с ней скачет Алекс, мой шурин, — чувства ритма никакого, зато энергии хоть отбавляй. Он пригласил ее, когда поставили «Brown Sugar», а эта песня еще в годы моей молодости считалась древней. Лиз классно танцует; стройная, в юбке из кружева и коротком топе, который едва прикрывает живот. Волосы у нее вообще-то прямые, до плеч, но сегодня она их начесала, к тому же накрасилась и наложила румяна с блестками. Решила нарядиться в стиле ранней Мадонны: черные перчатки, чулки в сеточку. И теперь вот, глядя на Лиз, я вспомнил, какой она была, когда мы только начали встречаться. Я тогда впервые зашел к Полу домой. Мы все еще пытались быть панк-рокерами, хотя на дворе стоял уже восемьдесят первый; и вот Лиз с подружкой вошли в гостиную, где мы сидели, — она вся разодетая, лицо напудренное, аж белое, глаза подведены, рубаха «жеваная», с плечиками, брюки в обтяжку и стильные такие полусапожки. Она выглядела куда старше своих лет, совсем по-взрослому. Приятели потом меня засмеяли как последнего дурака, когда выяснилось, что ей только четырнадцать, - но на вид ни за что не скажешь, а по уму она всегда была старше меня. Хотя, как говорил мой отец, чтобы быть умнее меня, много мозгов не надо. Но странно все-таки: с годами, мне кажется, она только молодеет.