Но когда тебе двенадцать, а твой отец ведет себя как полный кретин… Я не мог на это смотреть. А всем, похоже, было очень весело. Даже Лиз.
— Что стряслось, Джимми? Чего такой мрачный?
— Он думает, жаль, гример не напудрил попку, а то эти прыщики…
— Не смешно.
— Да брось ты, капля клерасила — их как ветром сдует.
— Не смешно.
— Где ты посеял чувство юмора? Парень, ты упился в дым. Все упились.
— Отвратительно все это.
— Ладно тебе, мы все пьем и ведем себя как придурки. С тобой бывало и не такое. И со мной, кстати, тоже.
— Но на пленке - это другое дело.
— Слушай, по каналу «Скай» эту пленку никто не крутит.
— Если бы Энн Мари осталась дома, она бы это увидела.
— Она могла увидеть весь этот номер еще вчера, если бы ушла чуть позже.
— Не напоминай. Меня уже тошнит.
— Это желудок отходит после вчерашнего. Завтра будешь как огурчик.
Я встал с дивана.
— Не могу поверить. Вы так себя ведете, будто ничего не случилось.
Я нажал на кнопку и вынул кассету. Подержал ее в руке.
— Кассета одна?
— Пока одна. Питер сделает еще парочку, но он отдал мне исходник, чтоб мы посмотрели прямо сегодня.
На каминной полке лежали ножницы. Я вскрыл кассету, вытащил пленку — длинная черная лента с шуршанием упала на пол, - взял ножницы и начал ее резать.
Джон вскочил и попытался выхватить у меня пленку, но было поздно. Я поднял пленку над головой, и он стал выкручивать мне руку.
— Джон, осторожнее: ножницы!
Триша пыталась его оттащить. Лиз, опешив, смотрела на нас.
— Ты что, черт возьми, делаешь? Это моя пленка, моя.
— Не хочу, чтобы моя девочка меня видела таким. Пусть никто никогда больше это не видит.
Я оттолкнул его и снова стал резать, вытягивать пленку и резать, пока не искромсал на кусочки.
Джон сидел на полу. Триша обнимала его одной рукой.
— Идем, Джон, идем.
— Джон, прости ради бога. Триша, я не знаю, какая муха его укусила.
— Ничего. Потом поговорим.
Лиз проводила их до двери, а я побрел в кухню и выкинул остатки пленки в мусорное ведро. Потом пришла Лиз.
— Что все это значит?
Она не сердилась, просто недоумевала, но говорить я не мог.
— Пойду подышу свежим воздухом.
— Джимми, осторожнее…
— Я в порядке. Просто пойду прогуляюсь. Скоро вернусь. Пока.
Сперва я шел куда глаза глядят. Как в тумане. Опустив голову, смотрел на серый, мокрый асфальт под ногами, на размытые огни машин, проносившихся мимо. Шагал по Мэрихилл-Роуд мимо пабов, из которых доносились голоса и смех, — они словно затягивали, приглашали войти. Но как раз спиртное виной тому, что я натворил. Пленку-то я уничтожил, больше никто ее не увидит, но из собственной головы ничего не выкинешь. Все возникало в моей памяти снова и снова, и, наконец, я остановился и обхватил голову руками, словно хотел выдавить эти мысли оттуда. Так и стоял, прислонившись к стене. Какая-то старушка подошла ко мне и тронула за руку.
— Тебе плохо, сынок?
— Нет, все нормально.
— Точно? Тебе лучше бы домой.
— И то верно.
Домой. Но я не могу вернуться домой, к Лиз – не знаю, что ей сказать. Она, конечно, спросит про видео, спросит, в чем дело, может, станет на сторону Джона. Чего я никак не пойму — почему все ведут себя так, будто ничего не случилось, будто это обычное дело? Нет, вернуться не могу. Я зашагал по дороге в город. И где-то в глубине души я, наверное, знал, что приду в Центр.
По вечерам в воскресенье Центр был закрыт, но мне хотелось повидать ринпоче, побыть с ним в тишине, подальше от суеты. Я позвонил, и он открыл дверь.
— Проходи, Джимми.
На душе у меня было тяжко, но, поднявшись по лестнице в прихожую, я почувствовал, что мне полегчало: до того там было тихо и уютно. Я развязал шнурки и снял ботинки.
— Простите, что беспокою вас, ринпоче, но я не знал, куда пойти.
— Хорошо, что зашел. Хочешь чаю?
— Спасибо, я бы не прочь.
Я прошел с ним на кухню. Он налил в чайник воды, потом принялся расставлять чашки. Я сидел и наблюдал за ним. Каждое его движение было основательным, размеренным: вот он поставил на поднос чашки, на блюдечке выложил веером печенье — и все так спокойно, неторопливо. Когда чай заварился, он взглянул на меня и улыбнулся.
— Может, пойдем в другую комнату? Там поговорим.
В Центре есть место, где можно пообщаться с ринпоче один на один. Там только чайный столик и пара подушек. Он поставил на столик поднос, сел на пол, скрестив ноги, и указал на подушки: