И все время я думала, что ей скажу. Сперва я была до того зла, что хотела сказать: папочке на тебя наплевать, так что он не пришел. Но поняла, что не смогу. Когда спектакль закончился, дети, радостные, восторженные, выбежали из-за кулис. Я хотела обнять ее, но побоялась, что перед друзьями ей будет неловко.
— Блестяще, доча, просто великолепно.
— Как я выступила, ничего?
— Ты выступила чудесно.
Рядом стояла учительница Энн Мари.
— Вы мама Энн Мари?
— Да.
— Она очень талантлива. И как трудилась над ролью!
— Она и дома репетировала.
— Она у нас просто звезда.
Учительница заговорила с кем-то еще, и Энн Мари спросила:
— А папа где?
— Ему пришлось уйти пораньше – у него была встреча назначена, ушел почти перед самым концом. Просил передать тебе, что ты молодец, он потом тебе лично все скажет.
* * *Он вернулся только ночью, в первом часу. Я уже отчаялась его дождаться, собиралась лечь спать, когда услышала щелчок дверного замка. Он вошел в гостиную – лицо его сияло.
— Потрясающе, просто невероятно. Жаль, что ты не пришла.
— Н-да?
— Лама… он совершил обряд, потом особые молитвы… и вот.
Он протянул мне ладонь. Там лежала белая, завязанная узлом ленточка, в ней что-то было - но я не могла разглядеть.
— Что это?
— Ну, он ее благословил, и надо хранить ее в особом месте, потом вынимать каждый день и читать молитвы, особые, кажется, по двести в день – у меня все записано. И это путь к просветлению.
— А там в узелке - это что?
— Горошина. Он сказал, что…
— Погоди, так это горошина?
— Да.
— Обыкновенная горошина?
— Не обыкновенная, ее освятил сам…
— Джимми, ты совсем двинулся? У тебя нет времени, чтобы пойти на школьный спектакль, где выступает твоя дочь – такое важное для нее событие…
— Лиз, это…
— … зато у тебя есть время на этого дивного ламу, который весь из себя просветленный, и раскрывает тайны мироздания всем вам, особо избранным, пока вы сидите, закрыв глаза, и зад не отрываете, а мы, непросветленные, заботимся о мелочах – бельишко там постирать, ужин приготовить, одежку вам погладить…
— Лиз…
— Нет, Джимми, ты выслушай. Ты, значит, приходишь домой с этой чудесной встречи и сообщаешь мне тайну просветления. Вот она, у тебя на ладони — горошина. Какая-то чертова горошина, боже ты мой.
— Нет, пойми, это символ – ну, чтобы напомнить…
— Напомнить о чем, Джимми? О том, что у тебя есть долг перед семьей? О том, что и у нас в жизни что-то происходит, не только у тебя?… Джимми, эта горошина… знаешь, что такое? Точь-в-точь твои мозги!
— Не знаю, что тебе сказать.
— Что бы ты ни сказал, я слышать этого не желаю.
В ту ночь Джимми первый раз спал в свободной комнате, хотя, если он переживал так же, то спал немного. Я все время просыпалась, а сон был один и тот же. Подробностей почти не помню, но вокруг были толпы людей, и все выше меня, и я боялась, что меня вот-вот задавят. Я просыпалась, лежала, открыв глаза, и снова проваливалась в сон – и опять: толпа теснит, и нечем дышать. Рано утром я поднялась, но Джимми уже был на кухне и пил чай. Он взглянул на меня, словно ждал, как я себя поведу, - но я уже не злилась, только чувствовала страшную усталость.
— Чаю будешь?
— Буду.
Он встал и включил чайник, я села за стол и закурила. Многовато курю в последнее время. Когда опять начала, курила, может, одну сигарету за чашкой кофе или с бокалом спиртного. Но сейчас утро субботы, без четверти семь. И удовольствия никакого. Тошнота подступает к горлу - даже чай горчит.
— В Новом году брошу.
— Миллениум.
— Вот-вот.
— А я про постановления даже не думал. — Он повертел в руках пустую чашку.
— А что тебе бросать. Мяса не ешь, не пьешь, с женой не спишь.
Он взглянул на меня:
— Лиз, прости.
Я затянулась:
— Джимми, давай потом, ладно? Голова вообще не варит. Только не выдавай, пожалуйста, Энн Мари, что тебя вчера не было. Я сказала, что ты ее видел, но тебе пришлось уйти перед самым концом - у тебя была встреча назначена.
— Спасибо. Я ей скажу, что она молодец.
— Она и правда молодец. Ты бы слышал, как ей аплодировали.
— «Any Dream Will Do».
— Да, это был ее номер. То есть, она подпевала - солировал один мальчик, но ее голос все оживлял. Она пела просто чудесно.
— Мне очень жаль, что меня там не было. Правда.