— Помочь?
Лиз присела на корточки рядом со мной и принялась копать канаву, скидывая песок в горку и прибивая его лопаткой.
— Джимми, нам надо поговорить, потом будет поздно.
— Согласен.
— Джимми, как мы поступим — что скажем Энн Мари?
Я гляжу на нее: она сидит на песке, ветер ерошит ей челку. Крашеные пряди уже почти выцвели, но кое-где розовый цвет еще держится; волосы светятся на солнце. Пляж у нее за спиной уходит вдаль, туда, где синее море и лазурное небо с белыми пятнами облаков. Как на фотографиях прошлых лет: другие прически, другая одежда, но то же самое море, то же небо, та же Лиз.
Я воткнул лопатку в песок.
— Я так хочу, чтоб он был мой.
— Я тоже.
— Мне кажется, он мой.
— Правда?
Я отложил лопатку и взглянул ей в глаза.
— Кто-нибудь знает, что это не мой ребенок?
Она смотрела куда-то мимо меня, поверх песчаных холмов.
— Ну, он знает, но он уехал в Америку. И не думаю, что расстроится, если я вовсе исчезну. А больше никто не знает.
— Ну и?
— Мы можем так поступить? Ты смог бы?
— А ты?
— Не знаю, Джимми. Я боюсь. Часть меня соглашается, но я все время думаю, что это самый простой выход и не самый правильный.
— Иногда самый простой выход и есть самый правильный.
— Сейчас вроде да, но потом все может страшно запутаться.
— Может. Но как бы мы ни поступили, все и так страшно запуталось. А тут есть шанс хотя бы, что мы все будем счастливы.
— Но, Джимми, неужели ты хочешь сказать, что, когда малыш вырастет, ты примешь его как своего? Даже если он будет похож на него? Ты можешь сказать, положа руку на сердце, что будешь любить его не меньше, чем Энн Мари?
Я погладил ладонью песок и стал ровнять его, будто это стена, которую надо отштукатурить.
— Лиз, не знаю. Не могу сказать, что я буду чувствовать. Знаю только одно: может, такого шанса больше не будет. У всех нас. То есть подумай, как часто детей рожают через искусственное осеменение там, пересадку яйцеклеток… В газетах полно таких историй. И этих детей, должно быть, любят ничуть не меньше.
— Но меня-то не очень искусственно осеменили.
Я не мог смотреть ей в глаза. Я смотрел мимо, на белые облака — они летели по небу еще быстрее.
— Лиз, чего ты хочешь?
— Хочу повернуть время вспять, вот чего я хочу. Чтобы этот малыш был твоим.
— Он мой.
Она посмотрела на меня, сощурив глаза против солнца, — зрачки темные, как сама земля. Если только у малыша будут ее глаза, я буду любить его — это я точно знаю; буду любить, как люблю ее.
— Это твой ребенок, Лиз. Я буду видеть, как он растет, как растешь ты и твой живот, я буду рядом, когда он родится. Это наш ребенок, младший брат или сестричка Энн Мари.
— И ты на самом деле думаешь, что никогда, глядя на него, не вспомнишь?.. — она осеклась. — Энн Мари идет.
Она шла по песку в оранжевых шортах и футболке — такая высокая, совсем взрослая. Я помахал ей и повернулся к Лиз.
— Нет, я не могу так сказать, ты же знаешь, что не могу. Я знаю только, что полюбил тебя с первой встречи и по-прежнему люблю тебя, и думаю, что такого шанса у нас больше не будет.
В саду поработали, с прошлого года многое тут изменилось. Появились новые цветы – вот этот бордовый, его раньше не было, и анютины глазки, лиловые и оранжевые; и не было шпалер с ухоженными кустами роз. Я сижу на скамейке с чашкой кофе. Солнце греет руки и живот, а там, у меня в утробе, растет новая жизнь.
Мама всегда любила этот сад, ей нравился мир и покой деревни, отсутствие суеты. Мне тоже все это нравилось, но долго я не выдерживала, через неделю уже рвалась обратно – туда, где большие магазины, толпы народу, и никто не знает, как тебя зовут. Но теперь я сижу здесь и понимаю, что могла бы остаться, могла бы тут просто пожить. Наверно, это ребенок – от него это, не от меня. Но с другой стороны, я никогда еще не была настолько собой - за исключением тех месяцев, когда носила Энн Мари. Чудно, когда ждешь ребенка, все будто замедляется, время останавливается, - а после родов оно просто летит. Энн Мари с отцом на кухне, они готовят ланч. Хихикают, смеются - она так счастлива от того, что их диск оценили. Надеюсь, она не очень огорчится, если все сложится не так, как ей хотелось бы. Жаль, что я не могу обеспечить ей спокойное будущее, похожее на этот сад - кладовую солнца. Ей – и малышу в моей утробе.