— Мне плевать на тебя! Ты был там! Ты не спас их! — Смоленский срывается на крик. Он, наконец, обнажил истинную причину своих поступков. — Ты позволил им погибнуть!
Как отец я прекрасно понимаю горечь его утраты. Почему он никак не успокоится, почему ищет виновных. Разве ж можно признать, что в случившемся сам виноват?
Да никто в здравом уме подобное не признает! Потерять семью —это ни с чем не сравнимое горе. Здесь даже я сочувствую ему.
— Ипполит, выходи, — произношу уже более спокойно. — Я тебя понимаю. И знаю, как тебе помочь.
Может быть, мои слова кажутся пустыми и бессмысленными, но как иначе —не знаю. Смоленский —гад и сволочь, он самый последний ублюдок на планете! Но ведь он тоже человек.
Когда я потерял жену, то вместе с ней потерял почву под ногами. Пустился во все тяжкие, залез в такие дебри, откуда живыми не выбираются. Остался жив.
Несколько лет подряд я искал смерти. Рисковал, вписывался в самые жесткие авантюры, проворачивал ТАКОЕ, от чего можно ещена половине пути умереть. Выжил.
Я едва не убил лучшего друга! А после снова едва не погиб сам… Но опять остался живым.
Нашел дочерей, обрел семью, вновь познал вкус жизни и счастья! Я как никто прекрасно знаю цену этому всему!
Так, может, Смоленский тоже творит беспредел по тому, что нет в его жизни тех, за кого нужно бороться? Он за один вечер это все потерял.
— У меня погибла жена. Она была беременна, — промолчу, что, вероятнее всего, от другого. И о том, что Аля в момент гибели была в положении, до этого момента знал лишь я. — Так что я как никто другой понимаю твое горе и твою боль. Выходи! — произношу с нажимом. — Все решим мирно. К тому же, насколько мне известно, к телам погибших у следователей были вопросы.
— Откуда ты знаешь? — говорит не своим голосом. Теперь пришел черед ему удивляться.
— У каждого из нас свои связи, — повторяю его фразу.
В динамике повисает тишина. В воздухе витают напряженность и тревога. Мои парни стоят около входа на участок, женщин из опеки не видно нигде.
Давай, Ипполит. Думай. Сдавайся!
Уверен, если я сам копну это дело, то вскроется еще много интересных фактов. Не удивлюсь, если окажется, что поджог был спланирован заранее. Вполне возможно, что сын Смоленского жив.
А раз он жив, то я смогу его найти. Это всего лишь вопрос времени.
Но помогать буду лишь при одном условии. Моя семья должна быть в безопасности!
Смотрю перед собой. Ни на секунду не отрываю внимательного взгляда от дороги.
Давай, Ипполит! Не будь дураком. Выходи!
Пиликает телефон, Смоленский завершил вызов. Смотрю на экран, принимаюсь набирать номер, с которого мне только что звонили. Но в ответ тишина.
Боковым зрением замечаю движение, поднимаю голову, поворачиваю в сторону. И натыкаюсь взглядом на Ипполита.
Он стоит напротив и смотрит исключительно на меня.
Глава 37. Оля
— Мамочка, я хочу спать, — хнычет Олеся.
— Понимаю тебя, моя милая, — обнимаю малышку, целую в висок. — Но нужно еще чуть-чуть потерпеть, — прошу ее. — Сможешь?
Если я правильно понимаю, то нам осталось не так много. Мы практически миновали опасный участок дороги, где нас могли бы заметить люди Ипполита, и теперь едем в дом Максима. Он согласился нас приютить на некоторое время.
— Я постараюсь, — печально вздыхает и снова отворачивается к окну.
Мы едем не так долго, но малышки очень сильно устали. Сегодня у каждой из нас был крайне насыщенный день.
Прекрасно понимаю состояние дочек, сама едва держусь на ногах от усталости, но, к сожалению, ничем помочь не могу ни им, ни себе. Скорее бы нам уже всем приехать.
Откидываю голову назад, закрываю глаза на пару мгновений. В кровать бы сейчас…
Меня резко швыряет в сторону. Алиса и Олеся вскидывают ручки, я едва успеваю поймать дочерей. Прижимаю к себе крепко, сердце отстукивает барабанную дробь. Даже сквозь толщину курток чувствую, что мои девочки дрожат от страха.
— Ш-ш-ш, — шепчу успокаивающе на ушки. — Все будет хорошо, — сама тоже дрожу.
— Мне страшно, — плачет Алиса.
— Я боюсь, — вторит ей Олеся.
— Не бойтесь, — целую каждую из девочек в нос. — Я с вами. Дядя Максим нас в обиду не даст!
Прижимаю дочек ближе к себе, пытаюсь унять безумно быстро колотящееся сердце. Тревожные мысли то и дело норовят пробить брешь в спокойствии.
Нервничать нельзя.
— Что это было? — спрашиваю одними губами, встречаясь с Максимом взглядом в зеркале заднего вида.
— Прости, — виновато отвечает он. Вновь переключает внимание на дорогу.
Майоров напряжен. Во взгляде сталь, желваки то и дело подрагивают на скулах.
Что-то не то.
— У нас проблемы? — тут же напрягаюсь. Меня настораживает его встревоженный внешний вид. Максим сегодня в доме вел себя совершенно иначе.
Мы проехали уже значительное расстояние от дома, где были, и вряд ли погоня нас нагнала. Если бы это случилось, то гораздо раньше.
Очень хочется верить своим рассуждениям. Только вот, судя повсему, я не права.
Майоров гонит по трассе без остановок, только вперед. Руки на руле расслаблены, но это лишь потому, что он опытный водитель.
— Тебе не о чем беспокоиться, — отрезает. Сам то и дело стреляет глазами по зеркалам.
Меня крайне настораживает его поведение. От осознания реальной картины происходящего будоражит кровь.
Вдруг в салоне авто становится ярко, как днем. Зажмуриваюсь.
— Твою мать! — Майоров цедит сквозь зубы. — Держитесь там! — напряженно.
Он выворачивает руль уходя от столкновения. Теряет управление, нас заносит. Максим ловит руль, выворачивает в противоположную сторону от заноса, выравнивает машину и вновь давит на газ.
Я оказалась права. У нас большие проблемы.
— Держимся, — шепчу едва дыша от страха. Прижимаю дочек к себе.
— Мамочка, — канючит Алиса.
— Что такое? — пугаюсь. Нервы на пределе.
— Я писать хочу, — поджимает губки малышка.
— Ой, — бросаю на Максима встревоженный взгляд. Он делает очередной вираж, нас снова швыряет в сторону. Едва успеваю опять детвору поймать.
— Потерпи, пожалуйста, — прошу доченьку. — Сейчас нельзя останавливаться.
— А почему? — оживает Олеся. Ей любопытно.
— Ночь, темно, лес вокруг, — начинаю нести всякую ерунду. — Волки.
— Волки? — тут же оживляется Алиса. Приподнимается, смотрит мне прямо в глаза. — Настоящие?
— Конечно, — киваю со знанием дела. — Большие и страшные, — говорю грозным голосом. Клацаю зубами. — Ам! — Дочка, хихикая, отпрыгивает назад. — Нельзя останавливаться. Утащат в лес.
— Ой, — пищит, прижимаясь крепче ко мне. — Мамочка, мне страшно.
— Не бойся, родная.— Макс снова уходит на вираж. — Я тебя не отпущу.
— Держитесь крепче, — рычит Майоров, в очередной раз выворачивая руль.
Он резко разворачивает машину, мы встаем перпендикулярно дороге. Справа и слева от нас светят огни. Зажмуриваюсь. Не дышу.
Последние секунды жизни…Простите меня, доченьки! Макар, любимый, прости…
Рев клаксонов, визг шин по асфальту, сильный толчок. Меня вжимает в кресло, девочек, напротив, швыряет в стороны от меня.
Пытаюсь их поймать, но руки не двигаются. Преодолеть физику невозможно, на этот раз она оказывается сильнее меня.
— Давай! — рычит Максим. — Езжа-а-а-ай! — давит сильнее на педаль.
Газует. Визг шин по асфальту такой, что хоть уши закрывай.
Страшно до жути.