Ванная комната, просторная и уставленная флаконами и коробками с лекарствами и иными имеющими отношение к медицине предметами, явно требовала ремонта и покраски, правда, последнее было абсолютно невозможно, так как все стены ванной покрывали записи, сделанные рукой Эрнеста, — о давлении (при этом всегда указывалась дата), весе, предписаниях врачей.
Как правило, обслуживающий персонал в усадьбе состоял из слуги Рене, шофера Хуана, китайского повара, трех садовников, плотника, двух служанок и человека, ухаживающего за боевыми петухами Эрнеста. Белую башню построила Мэри, чтобы выселить из дома тридцать кошек и обустроить Эрнесту место для работы — более удобное, чем его уголок в спальне. С кошками ей удалось справиться, но с Эрнестом ничего не получилось. На первом этаже башни у кошек было специальное место, там они спали, ели и нянчились со своими котятами. Здесь жили почти все кошки, кроме нескольких любимцев — Сумасшедший Кристиан, Одинокий Братец и Экстаз имели право жить в хозяйском доме. На верхнем этаже башни, с которого открывался прекрасный вид на заросшие пальмами холмы, зеленые склоны и сверкающее море, стояла роскошная мебель — здесь были и солидный письменный стол, так соответствующий статусу Великого Писателя, и книжные шкафы, и удобные кресла. Однако Эрнест не написал там практически ни строчки, разве что изредка правил гранки.
Когда я и моя жена приехали на виллу в первый раз, нас должны были поселить в домике для гостей. Однако Мэри Хемингуэй, золотоволосая энергичная женщина, встретив нас, извинилась и сообщила, что домик еще не приготовили.
— Вчера совершенно неожиданно к нам нагрянул Жан-Поль Сартр со своей подругой, — сказала она, — и мы не успели поменять простыни.
По дороге в дом Эрнест таинственно прошептал мне на ухо:
— Знаешь, что мне сказал Сартр за ужином вчера вечером? Что слово «экзистенциализм» придумал какой-то журналист, а он сам никакого отношения к этому не имеет.
Когда мы вошли в гостиную, Эрнест взглянул на потолок и произнес:
— На прошлой неделе нас посетили герцог и герцогиня Виндзорские, и больше всего их поразила падающая с потолка известка.
На предплечье у Эрнеста я заметил три длинные и глубокие царапины.
— Львята, — объяснил он, — они взяли привычку устраивать цирк вместе с двумя моими пятилетними кошками. Что сделаешь — братья. Было здорово по утрам слышать их рев. Мы друзья с тренером. Он позволяет мне дрессировать львят, и я работаю со скрученной газетой, но необходимо быть внимательными и не подставлять малышам спину. Мы подготовили для публики классный номер. Тренер собирается представить меня как блестящего domador del norte, дрессировщика, ушедшего на покой, но из-за своей сумасшедшей aficion, приверженности профессии, и любви к кубинской публике вновь выходящего на арену. Кубинцам и будет посвящен этот весьма специфический номер. В момент апофеоза я лягу на пол, и оба львенка поставят свои лапы мне на грудь. Я начал репетировать, и, когда стал их приручать, они оставили отметины на моей руке.
Я заметил, что дрессировка львов — весьма опасное занятие для писателя, который собирается продолжать писать.
— Мисс Мэри тоже так думает, — сказал Эрнест. — Я ей обещал, что не буду возиться со львами до тех пор, пока не напишу толстую книгу. Она даже ушла, когда я стал дрессировать львят и получил эти раны. Я должен охранять ее, и это, конечно, нечестно — рисковать только для забавы. Хотя не знаю, что может быть увлекательнее!
В тот вечер Эрнест показывал мне дом. В библиотеке он достал с полки первые издания книг Джеймса Джойса, Скотта Фитцджеральда, Гертруды Стайн, Шервуда Андерсона, Джона Дос Пассоса, Роберта Бенчли, Форда Мэддокса Форда, Эзры Паунда и многих других, с дарственными надписями от авторов. Он показал мне и чемодан со старыми фотографиями. В одном альбоме была его детская фотография, и я увидел, как Эрнест выглядел в пять-шесть лет. На обратной стороне альбома я прочитал надпись, сделанную рукой его матери: «Отец начал учить Эрнеста стрелять, когда тому было два с половиной, и в четыре года мальчик уже мог управляться с пистолетом».