Профессор возвращается через десять минут — бабочка съехала, губы побелели, глаза холодные. Взглянув на часы, он садится, берет нашу папку и кладет ее перед собой на бювар.
— Так. Не имеет смысла скрывать: ваша супруга вполне способна к материнству.
Волна счастья захлестывает меня, дрожащая рука сама собой поднимается и указывает на врача, дабы подчеркнуть его авторитет:
— Ты видишь, Адриенна!
— А вот вы, напротив…
Я оборачиваюсь, замираю. Что? Я? Да я и сперму на анализ сдал просто так, за компанию с Адриенной.
— Смею вас уверить, профессор…
— А я вас нет, месье. Увы.
Он тычет пальцем в столбик цифр:
— У вас проблема с линейной скоростью.
Я чувствую страх.
— Знаете, доктор, мы ведь молодожены. Так что… спешить нам некуда, верно?
Я улыбаюсь Адриенне, которая сидит, привалясь к левому подлокотнику кресла.
— Я отнюдь не ставлю под сомнение вашу потенцию, месье. Но дело в том, что ваши сперматозоиды слишком поздно достигают яйцеклетки, в этот момент они уже не способны к оплодотворению. Скорость линейного движения у вас всего ноль и девять десятых.
Не глядя на Адриенну, я выслушиваю приговор.
— Но… я ведь могу их ускорить, если захочу. Разве нет?
Снова тот же неопределенный и бесящий меня жест: рука поднимается, как бы указывая на потолок, и снова падает на бювар.
— Вы страдаете олиго-, астено- и тератоспермией. Иными словами, сперматозоидов у вас мало, они вялые и по большей части имеют аномальную форму, что дополнительно затрудняет их продвижение.
— Вы уверены, что не перепутали карту? — спрашивает Адриенна, давя сигарету в пепельнице. — Уже одно то, что она была в букве «М»…
Бесстрастный взгляд поверх очков; потом профессор поднимает их на лоб, да так резко, что очки сваливаются на затылок. Я прошу еще раз объяснить диагноз — пусть все докажет по науке. Слушаю эту тарабарщину и потихоньку закипаю, глядя, как его пальцы непрестанно теребят бабочку. Наконец перебиваю:
— Вашим приборам нельзя верить! Я знаю одно: у меня будет ребенок. Его видели в моем гороскопе. Ясно вам? Все остальное ведь сбылось!
Адриенна, успокаивая, берет меня за руку, я вырываюсь и грохаю кулаком по столу:
— Мальчик, да, Сильвия его видела! У меня будет мальчик! Она была замечательным астрологом! Крушение поезда Париж — Клермон предсказала еще за месяц! А когда мы пришли к этому хрычу из Управления железных дорог, он повел себя в точности как вы! Так что всем вашим анализам и приборам цена…
Профессор взмахивает рукой, как бы отделяя мой случай от остальных.
— Знаете что? Идите к кому хотите, хоть к гадалке, хоть к спириту; а я могу сказать одно: сожалею, но вы бесплодны. С таким диагнозом я просто не представляю, чем вообще медицина могла бы… Все. Впрочем, если у вас есть другие возможности…
Опомнившись, я беру себя в руки, расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, ослабляю узел галстука.
— Простите, профессор, но я его десять лет жду, моего малыша. Сам-то я рос без отца, понимаете? Я хочу дать кому-то мою фамилию. Вот и все. И я десять лет искал женщину, которая… с которой я…
Сбившись, отчаянно взмахиваю рукой.
— Мне очень жаль. Можно повторить обследование, но… У нас сейчас проблемы с компьютерами, и мы проверяем все анализы вручную. Ошибка исключена. Не хочу попусту обнадеживать вас.
— Вы очень любезны.
Адриенна сжимает мою руку, заряжая своей нежностью, доверием. Я вопросительно смотрю на нее. Она поняла. С долгим вздохом кивает, отворачивается. Я хлопаю в ладоши:
— Ладно, ничего страшного: бесплодие — это еще не смерть. Мы усыновим малыша.
Профессор медлит с ответом. Очки пойманы, положены на бювар, лицо непроницаемо.
— Вам тридцать лет.
— Двадцать девять с половиной. Ну да, через месяц будет тридцать.
— Мадам на девять лет старше. Видите ли, усыновление — сложная процедура. Пока соберете документы, пока их пропустят через все инстанции, через Управление по санитарным и социальным вопросам… Вас поставят в очередь, а детей мало… Скажу честно: ждать три года минимум, но тогда вы уже не пройдете по возрасту.
Слабость придавила меня к спинке кресла. Я касаюсь колена Адриенны.
— Ну хорошо, сделаем это, как его, искусственное оплодотворение, от донора. Если ты согласна.
Я не вижу ее лица. В голове туман.
— Конечно согласна, — отвечает она; так говорят с обреченным, чьи дни сочтены.
Ее голос разгоняет мглу, и среди светящихся пятен вновь проступает лицо в золотых очках. Я слышу профессора: