И все же порой, когда мы играем в рами[11], я чувствую, как между нами незримо встает «другой». Я знаю, что Адриенна пытается представить себе, какой он. Ничего удивительного: тот факт, что в ней разрастается частица незнакомого человека, не может ее не смущать, хотя она и пошла на это по доброй воле, — может быть, даже именно поэтому. Иногда я читаю в ее глазах какую-то виноватую нежность, словно она мне изменила. Я не нахожу слов, чтобы все ей объяснить, расставить по своим местам. Об этом доноре мы не знаем ровно ничего, кроме того, что он здоров и совместим с нею. Поставщик продукции, не больше. Нет оснований воображать его прекрасным принцем. Сам я представляю себе скорее скромного почтового служащего, отца пятерых или шестерых детей, чья жена не может больше забеременеть, вот он и дарит свое семя незнакомцу, которому не повезло. Не будь я бесплоден, тоже стал бы донором. Мне кажется, он похож на меня.
5
Я выхожу на террасу и вижу раскинувшийся внизу город, привычный к подземным толчкам; он уже приходит в чувство, между тем как у меня за спиной трещат фотовспышки и проплывают на подносах пирожные. На расстоянии в десять тысяч километров беременность Адриенны Шавру окрыляет меня. Я редко бываю таким непринужденным, раскованным, приветливым. Вершители судеб компании «Эпл» — команда вечно замотанных юнцов, роботов с необсохшим на губах молоком — не устают дивиться этой перемене. Они приписывают ее стремительному прорыву «яблока» на французский рынок, к которому я в немалой степени приложил руку, закопав конкурентов. А в Бург-ан-Вале в это самое время, если мои расчеты верны, Адриенна уже на шестом месяце. Порой мне хочется наблюдать, прячась в тени, счастливую гордость Симона Чудом спасенного. Но нельзя одновременно быть везде.
Молоденькие радужные яблочки выкатываются одно за другим на террасу, меня окружают, хлопая по плечу и приговаривая «Хай!», взахлеб обсуждают удавшийся «хэппенинг». Они хотели события. Чего-то колоссального, такого, что останется в памяти навсегда. Я посоветовал объявить о выпуске нового компьютера в момент землетрясения, мощность которого, как оказалось, составила 6,2 балла по шкале Рихтера. Носитель самого яркого бейджика обещает пухлому розовому представителю Арканзаса, что в следующий раз я подгадаю еще лучше. Двадцать тысяч погибших, идет?
Спертый воздух Сан-Франциско, пропыленный, пахнущий жженой резиной, мне почти не претит. Я сейчас в одном из тех редких состояний духа, когда здешнее талантливое дурачье забавляет меня, когда американский рынок будоражит и умиляет, как в пору моих первых шагов. У буфета, стилизованного под соломенную хижину, встречаю журналистку из филадельфийских финансовых ведомостей, с которой начал флиртовать до подземных толчков. Увидев меня, она включает диктофон, и я продолжаю интервью, тем более откровенное, что кассета у нее, как я заметил, кончилась добрых полчаса назад. Вновь чувствую себя двадцатитрехлетним дебютантом, счастливо унесшим ноги из зоны повышенного риска — университетских аудиторий, где я своим умом дошел до весьма простой истины: нужно как можно скорее выбросить из головы все, чему нас учили лицемерные светила, с их готовыми суждениями об экономике, промышленности и политических тенденциях, столь же устаревшими, сколь и фантастическими, — правда, полезными для заточки наших клыков. Ни один глава предприятия, выступая в роли преподавателя, не потеряет бдительность до такой степени, чтобы делиться своим опытом с будущими волками, — если, конечно, он не банкрот.
— А как вы оказались в «Макдоналдсе»? — задает вопрос журналистка: она думает о своих читателях, которых должна кормить фактами, имеющими к ним прямое отношение.
Я улыбаюсь, вспоминая себя в начале пути: ресторанный критик-стажер, опухший, бледный, с ввалившимися щеками. Один город в день, по три Биг-Мака кряду, чтобы проверить, соблюдается ли в новых лицензионных закусочных, открываемых в Европе, основной закон этого фастфудного бренда: «быстро, вкусно, чисто». Изжога, холестерин — и суровое мщение с моей стороны. Из этого периода я вынес хроническую язву желудка и важную догадку: умение навязать работодателю убеждения, которых сам не разделяешь, — единственный талант, полезный для успешной карьеры.
«Макдоналдс», из-за моих отчетов лишивший лицензии десятки отличных заведений, придраться к которым мог единственно мой слабый желудок, публично выразил мне благодарность за краткосрочную потерю четырехсот миллионов, а стало быть, сделал верный выбор между возможным падением престижа и благосклонностью изумленных потребителей: подумать только, ресторан, оказывается, могут закрыть из-за того, что рядом с ним, в радиусе пятидесяти метров, больше четверти часа валялась на тротуаре одна из фирменных коробочек. В дальнейшем, когда лицензии мало-помалу были возвращены, благодарная изголодавшаяся клиентура умножилась десятикратно, проявляя полнейшее равнодушие к разбросанной замасленной бумаге и прочим проблемам гигиены, на которые «Макдоналдс» после столь героического и добровольного перехода через пустыню позволил себе смотреть сквозь пальцы. А моей карьере был дан толчок.