— Но, святейший отец, одно ваше слово…
— Я не скажу его, синьора. — вскричал Сикст. — Я не нарушу святости закона.
— А если бы я взамен жизни Карла Гербольда, предложила вам господство над целым миром, что бы вы сказали, ваше святейшество?
— Я бы сказал, что вы сумасшедшая, синьора.
— Нет, святой отец, я не сумасшедшая, я имею возможность предложить Сиксту средства для приведения в исполнение его великих планов. Вы хотите возобновить крестовый поход, вы хотите занять Египет и при помощи евангелия просветить дикую Африку; но для всего этого вам недостает денег. Прекрасно! Если сын мой будет спасен, я дам вам деньги.
— Но вы мечтаете, синьора, — отвечал папа. — Предположим, что вы очень богаты, но даже если бы вы все ваше богатство отдали мне, то оно бы составило лишь каплю в море.
— А сколько вам нужно для выполнения вашей цели? — спросила Барбара.
— Много, синьора, очень много!
— Например, двух миллионов скуди было бы довольно?
— Конечно, но кто же может располагать таким богатством?
— Я, — отвечала Барбара. — Лишь только сын мой будет свободен, я тотчас же вручаю вашему святейшеству кредитивы в два миллиона золотых скуди на банки Рима, Мона и Амстердама.
Сикст не верил своим ушам. Барбара продолжала:
— Скажите только одно слово, и кредитивы будут в ваших руках, я верю благородству Сикста.
Папа удивлялся все более и более.
— Опомнитесь, добрая госпожа, вы говорите несбыточные вещи, быть может, горе пошатнуло ваш рассудок.
— Напрасно вы так думаете, святой отец, — отвечала Барбара, — скажите слово, и я дам вам это богатство.
Папа начал колебаться. Несколько подумав, он спросил:
— Синьора, вы христианка?
— Нет, я еврейка, — отвечала Барбара.
— Это все равно, христиане и евреи имеют одного Бога Авраама и Исаака. Поклянитесь мне этим Богом, что сын ваш не был отравителем.
— Мой сын был в числе заговорщиков против папы и его правительства, но никогда не принимал никакого участия в отравлениях.
— И вы можете поклясться мне головою вашего сына?
— Клянусь его головою и собственной моей настоящей и будущей жизнью!
— Хорошо, — отвечал, глубоко вздохнув, папа, — если сын ваш был в заговоре только против меня, я имею право его помиловать. Где ваше золото?
— Вот, ваше святейшество, — отвечала Барбара, доставая с груди кредитивы и подавая их папе.
Сикст взял векселя и стал внимательно рассматривать подписи первых банкиров той эпохи.
— Просто как сновидение! — прошептал папа. — Эти евреи просто короли всего мира, потому что в их руках сосредоточено все золото.
Рассмотрев внимательно подписи банкиров, папа обратился снова к еврейке и сказал:
— Вы мне дали такое колоссальное богатство прежде, чем я освободил вашего сына, подумали ли вы о риске, которому подвергаетесь? Я могу присвоить это богатство и ничего для вас не сделать.
— Я хорошо подумала, — отвечала Барбара. — Ни с кем в мире, кроме великого Сикста, конечно, нельзя ничего подобного сделать, но вам, ваше святейшество, я верю, безусловно, да и не одна я, а все ваши подданные без исключения.
Этот ответ вызвал улыбку самодовольства на губах папы. Он взял листок бумаги, написал на нем несколько слов и, отдавая Барбаре, сказал:
— Возьмите ваши деньги, — сказал он, — я бы их принял, если бы сомневался в невиновности Гербольда как отравителя, но вы меня уверили, что он не принимал никакого участия, в этом гнусном преступлении. Вот вам бумага об освобождении вашего сына, будьте счастливы.
— Вы настоящий представитель истинного Бога, — вскричала еврейка, падая на колени перед папой, — возьмите это не для себя, но для государства, для осуществления великих ваших идей. Я богата и без этих денег, позвольте мне, ваше святейшество, вдали от вас радоваться, что и я хоть немного способствовала осуществлению планов великого и благородного Сикста!
Со слезами на глазах поцеловав руку папы, еврейка исчезла. Сикст V не мог опомниться от изумления, все это ему казалось каким-то сном, но кредитивы, лежащие на столе, убеждали его в действительности. Папа вздохнул полной грудью, вскинул глаза на распятие и сказал:
— Провидение мне послало это золото, которое даст мне возможность прославить Твое имя, святой Искупитель; будем же милосердны во имя Твое. Завтра прикажу закончить процесс с отравителями; Роза пойдет в монастырь, ее любовник Тит на галеры, Гербольд получит свободу. Но Зильбер? Он не должен жить — потому что он еретик. Смерть еретика не может быть не приятна никому, разве Юлии Фарнезе, и то едва ли.