После краткого молчания юноша продолжал:
— К несчастью, тот, кто был должен защищать бедный народ от насилия разбойников, сам соединился с ними. О, если бы у нас был честный и энергичный папа, вникающий в нужды народа, синьоры не посмели бы обижать нас! К несчастью, пока это только мечта, наши правители слепы к народным бедствиям. Кому какое дело, что твоя несчастная дочь сегодня будет служить игрушкой знатному развратнику? Разве магистрат Анконы и благочестивейшие кардиналы станут заниматься такими пустяками?
Старик ничего не возразил; безнадежно махнув рукой, он тихо побрел обратно в Монтальто. Между тем полуденное солнце стало сильно припекать. Пастушок, выбрав самый развесистый дуб, лег под него и продолжал думать об угнетении простого народа знатными синьорами. Но трагические происшествия этого дня еще не окончились. Дума пастушка была прервана другой сценой, в те варварские времена самой обыкновенной. На дороге показался экипаж, запряженный шестью мулами. Внутри экипажа сидела красивая молодая женщина, богато одетая, и старый синьор с окладистой седой бородой, очень почтенного вида. Пастушок был поражен необыкновенной красотой молодой дамы. Время от времени она обращалась к сидевшему рядом с ней старику, и последний, склоня голову, очень почтительно отвечал ей. Феликс наблюдал эту сцену, любуясь красивой путешественницей, экипаж медленно двигался вперед и наконец поравнялся с дубом, под которым сидел пастушок. Вдруг точно из-под земли выросли два бандита, с головы до ног вооруженные. Один из них взял под уздцы мулов и остановил их, а другой приставил пистолет к груди старого синьора. Пастушок видел, как сверкнули глаза молодой красавицы, в них не было заметно страха, они пылали негодованием. Старый синьор, напротив, очень испугался и побледнел, как полотно. Юноша, глядя на эту сцену, задыхался от волнения, ему, во что бы то ни стало, хотелось спасти прелестную синьору, сохранившую присутствие духа в минуту опасности. Но разве он, безоружный юноша, мог вступить в борьбу с этими людьми, за поясами которых были громадные кинжалы, а в руках заряженные пистолеты?
«Тем не менее, я должен спасти храбрую красавицу, хотя бы мне самому и пришлось погибнуть», — прошептал пастушок, и случайно его взор упал на груду камней, лежавших у его ног. Феликс вспомнил бой Давида с Голиафом. Выбрав самый крупный камень, он стал прицеливаться. «Промахнусь — меня ожидает смерть, попаду, она будет спасена», — подумал он и, мысленно прочтя молитву, швырнул камень в бандита, стоявшего с поднятым пистолетом около старого синьора. Феликс Перетти был молод и очень силен, а главное, отличался необыкновенной ловкостью; камень, брошенный им, попал в лоб разбойника и свалил его с ног. Пользуясь моментом, пастушок с ловкостью кошки прыгнул на другого бандита и изо всей силы ударил его по голове дубинкой; этот также упал без чувств на землю. Увидав, что красавица синьора избавлена от опасности, юноша с благоговейным восторгом устремил на нее свой взор. Самая приветливая улыбка синьоры была ответом на этот взгляд. Между тем из-за деревьев показался отряд солдат, то были телохранители красивой синьоры и старика. Начальник отряда, увидав молодого человека с дубинкой в руках, стоявшего около экипажа, выхватил шпагу и бросился на него. Но молодая синьора, сделав повелительный жест, вскричала:
— Остановитесь, синьор Оливерто, вложите вашу шпагу в ножны и поблагодарите этого молодого человека, он спас нам жизнь; если бы не он, бандиты убили бы меня и синьора Бальтассара почти на глазах ваших солдат, неизвестно почему так далеко отставших.
Начальник отряда побледнел.
— Клянусь вашему высочеству… — лепетал он.
— Напрасно оправдываетесь, синьор Оливерто, — строго возразила дама, — факт налицо, вам не следовало так отставать. Подойди ближе, храбрый юноша, — обратилась она к пастушку, — скажи мне, как тебя зовут?
По своей застенчивости, юноша уже готов был убежать в кусты, но красавица синьора до такой степени его очаровала, что он невольно исполнил ее желание, приблизился к экипажу и сказал:
— Меня зовут Феликс Перетти, синьора.
— Ты спас мне жизнь, милый юноша, — продолжала красавица, — и в награду можешь просить все, что ты пожелаешь.
— Разве можно просить награду за то, что я, как христианин, подал руку помощи ближнему, — это мой долг, — с достоинством отвечал Перетти.