— Нет, друг мой, не чепуха, — печально отвечал Зильбер, — в настоящее время я стою ближе к смерти, чем самый дряхлый старик, такова моя судьба!
Лицо Карла Гербольда сделалось серьезно.
— Ты, значит, задумал какое-нибудь рискованное предприятие? — сказал он, понизив голос.
— Да, друг мой, мое положение похоже на разбитый корабль, который носится без парусов по волнам во время бури. Едва ли мне удастся избегнуть опасности.
— Друг мой, в таком случае, почему же ты не хочешь прибегнуть к моей защите, моя жизнь и шпага принадлежат тебе.
— Спасибо, дорогой Карл! — вскричал кавалер Зильбер. — Я могу пригласить друга разделить со мной удовольствия, но ни в каком случае не имел бы духа вести его в тюрьму или на виселицу.
— Ты ошибаешься, Зильбер, — отвечал серьезно француз, — я с большим удовольствием разделю с тобой опасности, чем развлечения. Ты мне должен сказать, что ты задумал, и мы вместе рука об руку пойдем к намеченной цели.
— А если бы я тебе в этом отказал?
— Если бы ты мне в этом отказал, не скрою от тебя, мне было бы очень, очень неприятно.
— Хорошо, я тебе открою все и предоставлю самому судить, насколько для тебя удобно принять участие в деле, которое я задумал. Прежде всего, скажи, любишь ли ты Сикста?
— Какого Сикста, папу? — спросил удивленный молодой человек.
— Ну, конечно, папу, этого страшного льва, наследовавшего кроткой козочке.
— Я не могу любить человека, который не ставит ни во что жизнь своих подданных и в его царствование палач гораздо более работает в несколько месяцев, чем работал в продолжение двадцати предшествующих лет, такой правитель не в моем вкусе.
— Вот именно ему-то мы и объявили войну.
— Как, войну папе! — воскликнул, понижая голос, Гербольд, — да еще такому папе, как Сикст V, любимцу римской бедноты? Но вы все сумасшедшие. Подумай только об одном — папа имеет войско, да, кроме того, весь римский народ за него: при первом восстании народ разорвет в клочки всякого, кто пойдет против Сикста. Извини меня, но, по-моему, это просто сумасшествие.
— Если ты находишь, что это сумасшествие, в таком случае не будем говорить о нем, — холодно сказал Зильбер.
— Напротив, будем говорить, обсудим хладнокровно все! — отвечал, воодушевляясь, Карл. — Вы восстаете против человека, к ногам которого склоняются все сильные мира: короли, императоры, а потому стоит обсудить ваше предприятие.
— Зачем, если оно тебе кажется неудобоисполнимым?
— Таким языком не говорят с друзьями, — вскричал Карл. — Прежде всего, ты мне должен сказать, кто у вас стоит во главе заговора?
— Женщина.
— Женщина?! — переспросил Гербольд, расхохотавшись. — Ну, это сила, против которой ничто не устоит! Для того чтобы воевать с попом, нужна женщина. Ну, скажи же мне, эта синьора молода, красива? И, если не секрет, было бы интересно знать, кто она такая?
— Нет, не секрет, — отвечал серьезно Зильбер, — это моя мать.
— Твоя мать? Извини, я не знал… — отвечал сконфуженно Гербольд.
— Да, моя мать, герцогиня Юлия Фарнезе. У нас план весь готов. Лишь только подадут знак с Кампидолио к восстанию, все тюрьмы будут открыты, бандиты и гугеноты получат свободу, присоединятся к нам и будет провозглашена республика.
— Все это прекрасно, но вы забываете одну маленькую вещь.
— А именно?
— Черт возьми. Сикст будет защищаться и не отдастся вам в руки; повторяю, в его распоряжении войско, швейцарцы и все плебеи Рима.
— Сигнал будет подан большим колоколом Кампидолио, — сказал холодно Зильбер.
— Тем самым колоколом, который звонит о смерти папы?
Зильбер кивнул в знак согласия головой.
— Значит, вы предполагаете, что его святейшество в назначенный день должен отправиться к предкам?
— Да, предполагаем.
— Но помните, для этого важного предприятия необходимо иметь много сильных, а главное преданных людей.
— Успокойся, милый Гербольд, мы их имеем.
— Но кроме людей, надо еще иметь много денег.
— У моей матери они есть. Что бы ты сказал, — продолжал Зильбер, — если бы я движением моей ноги вызвал бы из-под земли сильных моих помощников?
— Я бы сказал, что ты, мой милый друг, с ума сошел.
— В таком случае смотри, — отвечал Зильбер, топнув несколько раз по земле. Вскоре после этого, близ Колизея, из развалин показалась фигура.
— К вашим услугам, синьор кавалер, что прикажете? — спросила она.