— Но мне кажется, — заметил Малатеста, — следовало бы позаботиться о самом главном.
— Вы хотите сказать, что необходимо сделать папский престол свободным? — спросил Зильбер. — Вы совершенно правы, и я беру на себя обязанность позаботиться об этом.
— Когда же мы будем извещены о результате ваших действий? — спросил Малатеста.
— Послезавтра праздник св. Доротеи, — продолжал Зильбер, — будьте с вашими людьми около стен монастыря, и, когда услышите звон большого колокола, это будет означать, что папа Сикст V перестал существовать.
— Аминь! — сказали заговорщики.
НЕ ПЕЙТЕ!
МОНАШЕНКИ монастыря св. Доротеи были в страшных хлопотах, им предстоял прием весьма почтенных гостей. Его святейшество папа Сикст V и герцогиня Юлия Фарнезе обещали пожаловать в монастырь на праздник. Обитель была чрезвычайно бедна, почти не располагала никакими средствами. Что касается Сикста V, то его простота, известная всем, могла служить снисхождением, если бы папе предложили черный кусок хлеба и стакан воды, он бы не взыскал; Сикст V терпеть не мог роскоши, в особенности в монастырях. Но герцогиня Фарнезе совсем иное дело.
Великосветская львица, известная богачка, всегда утопающая в роскоши, не могла понять недостатков св. обители и снисходительно отнестись к скромному приему, сделанному ей. Монахини хорошо знали все это и страшно суетились. В саду был накрыт стол, на котором расставлялись фрукты и прохладительные напитки, но все это было далеко не роскошно, каждая мелочь носила на себе печать бедности. Садовник хлопотал о приведении сада и цветника в порядок: расчищал дорожки, подвязывал кусты и срывал пожелтевшие листья с растений. Роза также была возбуждена, приезд папы как-то странно на нее действовал, она сама не знала, почему ее ледяное сердце трепетало в груди. Старушка-настоятельница бродила всюду, указывая каждой монашенке ее место и внимательно рассматривая все поставленное на столе. Часу в одиннадцатом дано было знать, что кортеж приближается к монастырю; все встали по своим местам в ожидании приезда почетных гостей; вскоре зазвонили колокола, растворились ворота монастыря, и папа Сикст V, опираясь на руку своего друга кардинала, вышел из колымаги, окруженный телохранителями. Вслед за ним шла герцогиня Юлия Фарнезе со своей блестящей свитой, в которой был и наш знакомый кавалер Зильбер. Лишь только папа появился в саду обители, как Роза, всплеснув руками, прошептала: «Боже великий! Это тот самый монах, который спас мою покойную маму от злобной толпы и подарил нам крест». Но этот порыв не был замечен, внимание монахинь все сосредоточилось на почетных гостях. Между тем папа благословил настоятельницу и всех присутствовавших, сел в кресло и стал расспрашивать весьма подробно о нуждах монастыря. Сикст любил эту обитель за ее бедность, простоту и строгое соблюдение устава. И в это время, когда папа сидел в кресле около стола, к нему приблизился старый садовник, уставив на него свои пылающие глаза, и, к величайшему смущению всех, не снял шапки.
Это обстоятельство привело в ужас настоятельницу, она подбежала к нему и тихо сказала:
— Вы совсем сумасшедший, о чем вы думаете? Перед его святейшеством вы стоите в шапке!
Садовник поспешил обнажить голову. В это время папа, вытирая лицо платком, спросил настоятельницу, не может ли она ему дать напиться лимонаду.
— Зильбер, принесите стакан лимонаду святому отцу! — поспешно сказала Юлия Фарнезе.
Этот голос светской львицы показался странным монашенке Розе. Она вздрогнула и стала наблюдать за всеми движениями кавалера Зильбера. Роза мигом поняла, что хотят отравить Сикста. Между тем кавалер Зильбер поспешно налил из кувшина в чашку лимонаду и, вынув из бокового кармана пузыречек, накапал в лимонад какой-то жидкости.
Сикст и вся окружающая свита не обратили ни малейшего внимания на действия молодого кавалера. Но Роза видела все. Теперь исчезло всякое сомнение: Сикста хотят отравить ее страшным ядом. Эта мысль поразила ужасом Розу. Как! На ее глазах должен погибнуть тот добрый старик, который спас ее маму и отдал все, что у него было, — крест. Подобные минуты не забываются. Роза задыхалась, сердце ее замерло, глаза горели, как две свечки. Чувство беспредельной благодарности к тому, кто отнесся к ее маме и к ней по-человечески, взяло верх, порочная злодейка Роза в эту минуту была велика. Когда кавалер Зильбер подал Сиксту отраву и папа, принимая чашку, стал подносить ее к губам желая выпить, Роза, как безумная, вырвалась из ряда монахинь, подбежала к Сиксту и, ударив по чашке, вскричала: