ЗАМЫСЕЛ ИУДЫ
КАРДИНАЛ Рустикуччи по поручению папы Сикста V вошел в переговоры с Альфонсом Пикколомини герцогом Монтемарчиано, дабы поймать бандита Малатесту, с которым Монтемарчиано был очень дружен, за что было решено его святейшеством забыть все старые грехи последнего, занимавшегося, как известно, ремеслом бандита. Ввиду таких соображений, Пикколомини, как друг и товарищ Малатесты, назначил ему в алберго свидание, где были скрыты сообщники предателя. Алберго «Трех королей» находился около Колизея, и содержал его некто Григорий. В назначенный час вечером первым явился Пикколомини и, проходя в отдельный кабинет, сказал хозяину:
— Григорий, я несколько раз слышал от тебя уверения в преданности.
— Я, кажется, ее вам доказывал, — отвечал хозяин.
— Да, но до сих пор ты служил, нам двоим, мне и Малатесте.
— Я потому служил Ламберто Малатесте, что он был вашим приятелем.
— Ну, а теперь я хочу, чтобы ты исключительно служил мне.
— Я сделаю так, как прикажет Эчеленца.
— Надо тебе знать, что мы уже более не друзья с Малатестой.
— О, я теперь догадываюсь, — вскричал хозяин, — вы, кажется, хотите сыграть какую-то злую штуку с синьором Малатестой, в этом деле, извините, я участвовать не буду.
— Значит, я не могу на тебя рассчитывать? — спросил со злобой Пикколомини.
— Я прошу вас оставить меня в стороне, вы займете отдельный кабинет и делайте, что вам угодно; я мешаться, не намерен.
— А, ты, кажется, сомневаешься, что тебе хорошо заплатят, — продолжал Пикколомини, — но ты ошибаешься, друг мой: со мной пятьдесят червонцев, и они твои, если дело удастся.
— Ни за сто, ни за тысячу червонцев, — решительно возразил хозяин. — Я очень люблю золото и готов сделаться убийцей во всякое время, когда мне прикажете, но Иудой — никогда!
— Напрасно, Григорий, — заметил Пикколомини, — я к тебе пришел не с одними предложениями, но и с угрозой в случае, если бы ты отказался участвовать в моем деле.
— О, мне вы грозить не можете, — отвечал, иронически улыбаясь, хозяин, — наши с вами дела чересчур коротко связаны.
— Что было, то прошло, мой милый, — возразил Пикколомини, — а теперь в моем кармане лежат некоторые инструкции римского губернатора.
— Как, герцог Монтемарчиано заодно с полицией, этого быть не может!
— Не удивляйся, милый Григорий, — отвечал Пикколомини, — на моем месте ты сделал бы то же самое. Я попался в руки к папским сбирам, римский губернатор поставил передо мной такую дилемму: или быть повешенным, предварительно отведав пытки, или же предать в руки полиции моего приятеля и сотоварища Ламберто Малатесту. Сначала я, было, отверг всякого рода миролюбивые соглашения, и меня отправили в тюрьму; но когда привели в зал, где пытают, и палач на моих глазах стал раскладывать свои ужасные инструменты, признаюсь откровенно, слабость человеческая взяла свое, и я послал сказать кардиналу, что согласен на все.
— Положим, вы имели некоторые основания согласиться на предложение папского правительства, — сказал Григорий, — конечно, всякий бережет свою шкуру, но что же вы от меня хотите? Помогать вам я ни в каком случае не намерен.
— Я не прошу тебя об этом, ты должен сидеть там у себя внизу и, что бы ни произошло здесь, в отдельном кабинете, не мешать и даже не удивляться.
— Ну, на это я, пожалуй, согласен, — отвечал Григорий.
— Постой, еще не все, — живо добавил Пикколомини, — сюда придут четыре человека и будут спрашивать меня, ты должен провести их в отдельный кабинет, который я занял.
— Хорошо.
— Потом, разумеется, ты ничего не должен говорить Ламберто Малатесте, и за это вот получай от меня маленькую безделицу, — присовокупил Пикколомини, подавая хозяину кошелек с червонцами.
— Нет, денег я от вас не возьму, — сказал Григорий, — повторяю, я никогда не был Иудой-предателем, делайте, что хотите, но меня избавьте от этого, — прибавил он и вышел.
Герцог Монтемарчиано остался один.
— А ведь действительно предательство, — рассуждал он сам с собою, — я должен отдать в руки полиции лучшего моего друга!
Словом сказать, в черствой душе Пикколомини зашевелилось нечто вроде угрызения совести, он даже был готов отказаться от своего плана, но было уже поздно, на лестнице послышались шаги четырех папских сбиров, которых надо было спрятать в известном месте.
ЛОВУШКА ЛЬВА
ВСКОРЕ внизу раздалась песнь беспечного Ламберто Малатесты.
— Есть кто-нибудь в отдельном кабинете? — спросил он хозяина.