— А картошка с грибами? — уцепился за соломинку утопающий Костик.
— Перетопчешься, — буркнула я, но тут же вспомнила о своем зароке. — Ээ… в смысле в следующий раз.
— А я размечтался, сто лет грибочков не ел, да с лучком зажаренных… — он мечтательно вздохнул и хитро посмотрел на меня.
Неожиданно мой организм подал знак, что тоже не прочь отведать жареных грибочков — животе у меня заурчало.
— Садист ты Костик, я даже не позавтракала, — промолвила я, мне стало неудобно.
— Так и я тоже, — обрадовался он, и посетовал, — а ты меня собираешься в обратный путь отправить голодным.
Ну что ж, ведь я не зверюга какая, путь не близкий.
— Ладно, чай с бутербродами с меня, — согласилась я, — только клянись, что ни одним словом не обмолвишься отцу, чем я занимаюсь.
На что Костик вытаращил глаза, и тихо произнес:
— Да что ж я дурак?
— Ну не знаю, — сказала я, и мысленно пошлепала себя по губам — неисправимая!
глава 4
Люблю приезжать в гости к родителям, они у меня славные, особенно папка. Мама всегда начинает расспрашивать, журить, закармливать, а вот отец умеет выслушать, не падает в обморок, когда я закуриваю, и уважает мое мнение. Так и говорит: ты взрослая девочка, и лучше меня знаешь, как поступить, но если тебе нужен совет или помощь, то я всегда готов тебе помочь. Вот какой у меня отец! Только одно ему не нравится, что я работаю в желтой газете… Когда я решила заняться журналистикой, он первым одобрил мой выбор, и даже маму заставил поверить в мое журналистское будущее. Но, когда я, закончив филологический факультет, начала работать в нашем мега-холдинге, он был очень разочарован. Хотел, чтобы его дочь стала серьезным журналистом, или корреспондентом, но никак не «желтком», бегающим по городу в погоне за жареными фактами. Меня же работа устраивала, я набиралась профессионального опыта и оттачивала перо на острых статейках о малоизвестной ночной жизни нашего мегаполиса.
Отец идет навстречу, на фоне белой футболки идеально смотрятся загорелое лицо и крепкие плечи, только седины прибавилось в его темной шевелюре.
— Алка! — он широко раскидывает руки и я, как в детстве, бросаюсь ему на грудь.
— Пап, привет, ужасно соскучилась!
Отец целует меня в волосы, и я чувствую себя маленькой девочкой. Но мы не одни, и он первым обращает внимание на чужака.
— Знакомься, это Костя, мой… товарищ, — представляю я спутника.
— Здравствуйте, Константин, — протянул руку отец, — зовут меня Геннадий, отчества не надо.
Костя широко и искренне улыбается, крепко пожимает отцовскую ладонь — знает, как очаровать озабоченного появлением «товарища» родителя.
— Приятно познакомиться.
Обнимая меня за плечи, и шагая по дорожке выложенной терракотовой плиткой, отец повел нас к дому. Вокруг цвели обожаемые мамой кусты роз, одуряюще пахли лилии, жужжали осы над блюдцем с собранной клубникой, забытом на грядке. Вдруг отец остановился, и, внимательно глядя в глаза гостю, спросил:
— Как вы считаете, Константин, то, что она занимается, не побоюсь этого слова, проституцией… это нормально?
Приехали. Часто отец сравнивал мою работу с проституцией, мол, за деньги «желтки» на все готовы, вот и сейчас решил узнать, как товарищ относится к моему труду в мега-холдинге.
Надо отдать должное Константину — со ступором он справился быстро.
— И я ей говорил… молодая, красивая… — дальше у него не пошло, потому, что не знал мой «товарищ», как вывернуться из щекотливой ситуации, а вдруг я ляпну, что он не возражал, и даже предлагал «присмотр».
— Кто же должен, по-твоему, заниматься тем, что противопоказано молодым и красивым? — не удержалась я, собираясь выяснить Костину позицию в этом вопросе. — То есть ты не против самого явления? Да ты ханжа, мой друг!
— Алла, дело не в возрасте, — вступился за него отец, — но начинать жизненный путь со скользкой дорожки, это слишком. Надеюсь, ты когда-нибудь поймешь.
— Постараюсь, пап, — пообещала я.
Ну вот, первый этап, можно сказать, прошел нормально, еще бы мама восприняла мое появление с мужчиной правильно.
— Пап, мы очень есть хотим, — сказала я, и добавила, — и Константину надо в обратный путь.
Отец удивленно посмотрел на меня, потом на Костю и произнес:
— Очень жаль…
— Да, да — закивал Костя, видно напугала его перспектива обсуждать мои жизненные перипетии в присутствии родителей, — я очень тороплюсь.
Из-за пышных кустов вокруг беседки, к нам вышла мама. Ее руки в нитяных перчатках держали секатор — подстригала розы.
— Ты все еще забываешь завтракать, — вместо приветствия сказала она, — а это вредно для здоровья.
— Здравствуй мамочка!
— Здравствуй дорогая… здравствуйте, молодой человек.
Мама умеет произвести впечатление — безупречная осанка, благородная внешность, королева, да и только. То ли Костик испугался щелкающего секатора, то ли царских манер моей матушки, но он даже забыл улыбнуться, просто склонил голову в поклоне.
— Мойте руки, завтрак готов, — сказала мама, и я повела оторопевшего Костика к умывальнику.
— Как зовут твою маму? — спросил он, открывая никелированный краник.
— Екатерина Анатольевна, никаких теть Кать, умоляю! — я держала полотенце, и смотрела, как он намыливает руки, как умывает лицо, было в этом что-то деревенское, словно эпизод из старого советского фильма.
— Послушай, а что это за прикол с проституцией? — отфыркиваясь, спросил Константин. — Твои родители, оказывается, знают.
Я подала ему полотенце, и, решив припугнуть, сказала приглушенным голосом:
— Видишь, отец не одобряет, сейчас и от мамы тебе достанется, она считает, что я поддаюсь чужому влиянию, так что бутерброд в зубы, и в обратный путь.
Но Костик не торопился, он с наслаждением вдохнул воздух, пропитанный запахом клубники и свежесваренного кофе.
— Ты меня нарочно запугиваешь, Долли? — с иронией спросил он. — А я, пожалуй, останусь, мне здесь нравится, отец у тебя нормальный мужик, и с мамой я подружусь.
Ох, и хитрец этот Костик, иногда мне кажется, что он специально для меня прикидывается простачком, а сам с подкладкой, то есть с двойным дном. И как у него получалось всегда оказываться там, куда меня отправляла сводня? А? У ресторана, когда я сбежала от Виталика, у дома Сенина, да и надпись «Парадиз», черным фломастером на листке…
— Ну, ну… — протянула я, оставив размышления на потом. — Подружишься, после того, как расскажешь мне, зачем следил за мной, и откуда узнал, что вечером я буду в Парадизе.
— Что ж ты такая подозрительная, Долли!
— Я не подозрительная, а осмотрительная. Давай, колись, я от тебя не отстану, вопрос стоит о доверии. Могу ли я тебе доверять?
Константин выпрямился, отдал, да что отдал, почти бросил мне полотенце и с обидой сказал:
— Знаешь, я никогда бы… — запнулся, начал снова, — если бы я не беспокоился о тебе, и ты не была мне близка…
— Хм, хм… — недоверчиво хмыкнула я.
— А какого черта, как ты думаешь, я толкусь у твоего подъезда днем и ночью?
— Вот об этом я тебя как раз и спрашиваю, — не дала себя закрутить приятными словами о заботе.
Константин молчал несколько секунд, потом неохотно ответил:
— Я ждал тебя у дома, потом ехал за тобой до Парадиза, ну а потом ты знаешь…
Врет, ну вижу, что врет! А на бумажке зачем написал, боялся не запомнить?
— Шпионил, значит, — вздыхаю я.
— Я бы сказал: присматривал за любимой девушкой.
Все равно правды не скажет, будет выкручиваться, про невесту еще вспомнит, решила я, ну и ладно, сделаю вид, что довольна его объяснениями.