— Тётя тоже… Тётя не забудет тебя!
Долго сдерживаемые слёзы хлынули из глаз Сыминь, капнув на руку ребёнка. Эти холодные слёзы напугали его, ужас и скорбь наконец вырвались наружу.
— Тётя, не умирай!
— Тётя не умрёт!
— Тётя, не умирай! Тётя!!!
Мальчик разразился рыданиями прямо в палате, это было слишком внезапно. Ли Юньфан подоспела и увела его, рыдания стали ещё громче. Ли Юньфан тихонько приговаривала: какой же ты непонятливый. Она тащила его, но только они зашли в лифт, обняла крепко за голову: пусть тётя видит, что ты сильный, пусть она видит, что ты сильный! Говорила, говорила и сама тоже расплакалась.
Когда пришла беда, вместе с ней пришли и два радостных события. Начальник цеха вызвал к себе Чжан Даминя и сказал, что он тут трудится уже давно, немного болтлив, но работает хорошо, они собираются его повысить до заместителя начальника участка, прошение уже подано. Чжан Даминь никогда не был никаким, даже самым маленьким, начальником, поэтому когда он услышал эту новость, у него закружилась голова, и даже никаких вежливых фраз типа: я не смогу, пусть кто-нибудь другой этим займётся — не произнёс. Выйдя из кабинета, он тотчас же пожалел, казалось, что он корыстен, как будто сто лет мечтал стать начальником, на самом деле он никогда даже и не думал. То, что во времена завязывания красного галстука хотел стать председателем отряда, совершенно очевидно не считается. Если подумать, что предстоит стать начальником, то никаких неприятных ощущений не возникает, совсем не тяжело, даже походка вроде бы стала легче. Обдумывая эту радостную новость, он вдруг задумался о неустойчивости жизни, о непостоянстве жизни и смерти, на этом фоне должность начальника просто ерунда! И даже если должность ещё выше — тоже ерунда, полная ерунда! Да и к тому же всего лишь какой-то убогий начальник участка, да ещё и заместитель, весь день бегать, задрав задницу, заставлять народ краски распылять — вот и вся должность!
Другое радостное событие было иного рода, сначала Чжан Даминь был потрясён, а потом возрадовался так, что всю ночь не мог нормально спать, несколько раз просыпался от собственного смеха. Их жилой район собирались сносить. С момента распространения этой новости план начали тут же реализовывать, по дворам как будто пронёсся осенний ветер, на всех стенах висели иероглифы: сносить. Серые иероглифы — сносить, сносить — напоминали жуткие указы древних императоров — рубить, рубить, рубить!
Из компании, занимавшейся сносом, приходили четыре раза, всё время были очень приветливы и радушны, будто все их заботы о жильцах, и они собираются вместе с жильцами поживиться за счёт государства. Замеряли площадь, сверили прописку, за Чжан Даминем закрепили трёхэтажную квартиру из трёх жилых комнат. Одну комнату — пожилой женщине, одну — молодой женщине, одну — семье из трёх человек, представитель компании сказал, что этот вариант хорош, лучше не бывает, но Чжан Даминь не соглашался. По его представлениям, нужна была квартира с тремя жилыми комнатами и квартира с одной комнатой. Или две двухкомнатные квартиры. Представитель сказал: у вас нет никаких оснований для этого. А он ответил: у меня есть основания. — Ну и какие у вас основания? Он сказал: у меня такие основания: мой сын — гений, он уже экстерном окончил класс, я хочу, чтоб он ещё два класса окончил экстерном. Ему нужно место, чтобы нормально готовиться к урокам, моему сыну нужен… кабинет! Когда речь дошла до слова «кабинет», Чжан Даминь почувствовал, что ему трудно выговорить, а сказав, смутился. Представитель сказал: государство не предоставляет кабинеты для гениальных детей, даже если они сразу после рождения в университет поступят. К тому же ему всего двенадцать лет, наш начальник ростом один метр шестьдесят шесть сантиметров, а мой сын ещё выше! Тут представитель рассмеялся: да будь он хоть два метра ростом, вам всё равно придётся жить с ним в одной комнате. Чжан Даминю было горько: так относиться к гению, страна рано или поздно ещё пожалеет об этом! Представитель компании, занимавшейся сносом, выразил глубочайшее сочувствие: давайте сначала подпишем договор, и пусть они потом жалеют! Чжан Даминь сел, подписал договор, только в душе чувствовал небольшое неудовлетворение. Комнаты — это печёная лепёшка, кабинет — лук, естественно, если в лепёшку завернуть лук, будет очень вкусно, но и просто лепёшка тоже сойдёт, всё лучше, чем ходить голодным.
Эта новость, достигнув больничной палаты, вызвала непредсказуемый эффект. Чжан Сыминь точно знала, что уже не сможет там жить, тем не менее описала свою будущую комнату и давала всем наставления, как её обставить. Никогда не виденная комната стала прекрасным видением, которое захватило её, дало ей ощущение удовлетворения. Перед смертью у неё не было других мыслей, она лишь повторяла слово «шторы». Когда ей купили дорогие шторы и дали потрогать, она тихонько покачала головой. Внезапно вспомнили, что её любимый цвет зелёный, поспешили поменять на зелёные шёлковые, она осторожно потрогала и опять тихонько покачала головой. Ли Юньфан тогда пошла в магазин и купила самую дешёвую ткань светло-зелёного цвета, очень тонкую, почти прозрачную. Чжан Сыминь дотронулась пальцами, взяла и не отпускала, поднесла близко к глазам и осмотрела каждый миллиметр, как будто рассматривала каждый прожитый день. Она не могла вымолвить ни слова, только на лице её появилась бледная улыбка, будто составлявшая единое целое с бледной тканью. Во время просветления перед смертью она вдруг отчётливо сказала несколько слов. Это был итог её жизни и в то же время чёткое завещание Чжан Сяошу.