— Ты должен съесть, — крикнул ему кто-то.
— Ты должен съесть! — закричали все.
Старик, указывая в его сторону ногтем длиной больше цуня, громко кашлянул и взволнованно обратился к людям: «Мы вместе выступаем против общего врага, в жизни и смерти опираемся друг на друга. Разве у детей и внуков Цзитоучжай есть причины не есть?»
— Ешь! — Тот, кто держал бамбуковый шест, передал Бинцзаю чашку. На потолке появилась огромная тень руки.
VI
Жэньбао думал, что прогремевший в тот день гром должен был обрушиться на его голову — голову, в которой роились всякие нехорошие, распутные мысли. Он испугался, собрал свои пожитки и пошёл с горы вниз. Во-первых, таким образом он убежал от грома, который наводил на него ужас, а во-вторых, он решил подзаработать на подёнщине и, улучив удобный момент, посвататься к кому-нибудь. Он слышал, что несколько дней назад через Цяньцзяпин проходил отряд солдат, и счёл, что это очень хорошо. Эй! А не пора ли начинать?! Отряд-то проходил, но в деревню Цзитоучжай солдаты не зашли и Жэньбао к себе поболтать о том о сём не позвали, что, конечно же, очень разочаровало его. К тому же с горы пришёл угольщик, который сказал, что деревни Цзитоучжай и Цзивэйчжай начали враждовать, а ещё — что по горной речке Мацзыси приплыл труп, и плыл он почему-то вверх ногами, что до смерти всех напугало.
Жэньбао вспомнил, что в деревне Цзивэйчжай живёт его друг гончар и ещё один его друг — учитель, оба они самые близкие его приятели. Он решил вернуться и уговорить односельчан помириться с соседями. Две деревни вместе пьют воду из одного ручья, так зачем же им хвататься за оружие? Разве нельзя сесть рядком, вместе поесть мяса — вот всё и разрешится.
Жэньбао вернулся домой и нашёл там лежащего на кровати тяжело раненого отца — он посадил себя на кол, но в тот же день его нашёл и спас от верной гибели дровосек.
— Был бы он почтительным сыном, разве стал бы его отец искать себе такую смерть?
— Сесть на кол и остаться живым — так и от злости умереть недолго.
— Трудно быть отцом такого сына, да уж ничего не поделаешь.
— Ты только посмотри на его лицо и его брови — такой ни отца, ни матери не пожалеет.
— Мать умерла раньше срока, может…
Слова отца витали в комнате и достигали ушей Жэньбао. Но он притворился, что ничего не слышит, и как ни в чём не бывало подмёл пол, с таким же невозмутимым видом растоптал несколько муравьёв, покурил отцовскую водяную трубку и отправился в храм предков. Перед храмом кружком стояли люди и обсуждали дела, связанные с враждой. Похоже, ему представился удобный случай.
«Так ведь Петушиный гребень, это, можно и не взрывать. — Показав всем, что умеет вести себя уравновешенно, как подобает образованному и культурному человеку, Жэньбао пустился в пространные рассуждения: — Взрывать не следует, этого можно избежать. Надо взять свои слова обратно, в противном случае вся деревня Цзиба (он тоже, подстроившись под односельчан, переиначил название деревни Цзивэйчжай) с оружием в руках придёт сюда к нам, чтобы поквитаться! Не надо ссориться по пустякам, не надо ссориться-а-а, — закрыв глаза, протянул он последнее слово. И тут же окинул всех негодующим взором: — Но мы сумеем постоять за себя! Мы не дадим себя в обиду!»
Борьба за справедливость, таким образом, получила в устах Жэньбао новое и смелое толкование. Правда, собравшиеся не оценили приведённые им доводы, но зато его негодующий взгляд произвёл на всех сильное впечатление. Он, прищурившись, уловил это и ещё больше разошёлся. Решительным жестом он откинул полу халата, занёс над головой мотыгу, с размаху вонзил её в землю, сковырнув ком грунта, и заорал: «Месть! Сегодня или никогда!»
Он геройски затянул на халате пояс, геройски вбежал и выбежал из храма предков, так же геройски справил нужду, чем привёл всех в неописуемый восторг. Но поняв, что сегодня не трубили в рог и, стало быть, ничего интересного больше не предвидится, вернулся домой и стал варить кукурузную кашу.
Когда Жэньбао хотел что-то «начать», он вёл себя одинаково. Вот и на этот раз он сновал туда-сюда по деревне и её окрестностям, прикрывая рукой глаза, тщательно что-то исследовал, поворачиваясь лицом то к дереву, то к скале. Он был так занят, что парни, отправляясь в дозор, не смели звать его с собой. К каждому встречному он обращался с наказом:
— Братец Цзинь-гэ, прошу тебя, ты уж потом не забывай об отце. Мы с детства были с тобой как родные братья, не разлей вода. И когда мы однажды охотились, помнишь, если бы не ты, я давно был бы уже на том свете. Век не забуду твоей доброты.