Главный смысл произведения заключается в отражении бесконечного течения времени, отсюда и название «Дни, месяцы, годы» — вне зависимости от конечности человеческой жизни время течёт вечно, проходят дни, месяцы, годы. Мотив вечного — циклического — времени пронизывает всё пространство изображённого мира и доминирует в произведении. Это свидетельство вечного коловращения жизни, несмотря на понесённые жертвы и потери.
Главные мотивы и абстрактно-символические образы (прежде всего неба и земли), пронизывающие все повествовательные, содержательные и языковые уровни произведения, указывают на неразрывную глубинную связь фактов жизни писателя с литературной действительностью. Картины борьбы героя повести с голодом, смертью и одиночеством являются проекциями событий из жизни самого Янь Лянькэ: голода в раннем детстве и юности, боязни одиночества и страха смерти в зрелом возрасте.
Несмотря на трагическое содержание повести, она производит по-настоящему яркое впечатление, которое в значительной степени если не снимает, то смягчает уныло-депрессивный характер повествования. Мир произведения многоцветен, окрашен в великое множество самых разнообразных оттенков цвета и света. В повести расцвечено всё, даже запахи, звуки, ощущения. Цветообозначения здесь выполняют не только прямую изобразительную функцию, но обладают ещё и метафорическим и, я бы сказала, цветотерапевтическим значением. Это своего рода цветомузыка, которая продолжает «звучать» и после чтения.
Герои китайской модернистски ориентированной прозы конца XX в. противопоставляют себя обществу, бросают ему вызов с позиций маргинала, изгоя. Такие персонажи несовместимы с социумом и воспринимаются им как аномалия и/или загадка. Однако Хань Шаогун, Мо Янь, Янь Лянькэ в своём стремлении отграничить себя от литературного мейнстрима, пользуясь средствами эстетики, культуры и мифа, остаются связанными с прошлым (которое частично было и их прошлым) самим актом отчаянного разрыва, тайной или явной диссидентской позицией, для которой наличие позиции официальной необходимо.
Хотя модернизм в Китае не стал главным течением в литературе, присущие ему многообразие форм и утверждение свободы личности и свободы самовыражения этой личности значительно повлияли на литературную и общекультурную ситуацию последних двух десятилетий XX в. и способствовали её радикальному изменению.
Общественная роль модернизма в современной китайской литературе выходит далеко за пределы собственно литературного процесса, и одним из наиболее значимых результатов литературного модернистского поиска следует назвать принципиальное отделение культуры от политики. Об этом красноречиво свидетельствуют изменения, произошедшие в китайском обществе после событий 4 июня 1989 г. на площади Тяньаньмэнь.
С началом 1990-х гг., когда желание «броситься в бурные воды» рыночной экономики стало общенародной идефикс, коммерциализация культуры ослабила способность литературы влиять на настроения и чувства широкой публики. В то время как популярная литература, такая как любовные романы или боевики, удовлетворяла жажду развлечений, социальная роль, которую прежде выполняла серьёзная литература, перешла к репортажу (жанр китайской литературы, который совмещает вымысел с журналистским репортажем о событиях), расследовавшему преступления, коррупцию и другие сенсационные события. Светила культуры, которые принимали активное участие в политической, социальной и культурной жизни до и во время поиска «корней», не обладали большим влиянием за пределами академических кругов. Новые «культурные герои» были порождениями бурно развивающейся индустрии культуры — бизнесменами, звёздами спорта и кино, популярными певцами.
Изменившаяся культурная ситуация соответственно породила существенные различия между литературой «поиска» и теми течениями, которые возникли позднее. Хотя литература «поиска» помещала свой контекст вне современного мира или даже вне реальности, она была заинтересована в том культурном воздействии, которое оказывала на национальное самосознание или самосознание личности. Литература после движения «поиска», в особенности два литературных течения — «новый реализм» и литература «новой волны», — больше интересовалась самореференциальностью языка и критикой современности, чем социальной ответственностью литературы. Писатели, принадлежавшие к этим направлениям, осознанно ставили под вопрос традиционные ценности, традиционную эстетику и представление о прогрессе в китайской современности. Политический и экономический плюрализм сделал культурное и идеологическое разнообразие не только возможным, но и реальным. «Новый реализм» и литература «новой волны» показали, что множественные субъективные реальности окончательно сменили собой единственную субъективную реальность тоталитарной идеологии.