— Вот как!
— Да, но самое смешное в том, как капитан сумел отделаться от соперника, чтобы тот не попал сегодня в Ла-Варенну.
— Ну-ну, выкладывай!
— Представь себе, утром Валентин поднимается вместе с нами на борт «Чайки», чтобы плыть сюда. И вот, когда мы оказались между Красной мельницей и мельницами Гравеля, этот законченный плут Коротышка, сговорившись заранее с капитаном, делает резкий поворот; судно дает крен, мы бросаемся в другую сторону, и, естественно, все четверо падаем в воду. Как ты понимаешь, все мы, включая Валентина, умеем плавать и поэтому нянчились друг с другом не больше, чем линь со своими усиками. Стало быть, мы старались поднять «Чайку» и выловить из воды весла, как вдруг Коротышка кричит: «А где же капитан?» Валентин озирается по сторонам, мы тоже делаем вид, будто ищем капитана, но его нет и в помине. Тогда Валентин бросается в воду, и мы следуем его примеру. Он принимается нырять; мы притворяемся, что тоже ныряем, — то есть, когда видим, что он поднимается на поверхность, слегка погружаемся в воду, только и всего. Наконец, полчаса спустя мы понимаем, что нашего несчастного капитана не спасти. Для порядка мы зовем на помощь, поскольку знаем, что на берегу в этом месте нет ни души и никто нас не услышит. Стали совещаться. В конце концов было решено, что Валентин, рвавший на себе волосы от горя, так что я просто давился от смеха и раз двадцать готов был расхохотаться ему в лицо, не будь дело таким важным, отправится в Берси, чтобы заявить в полицию и найти моряков, которые смогут отыскать тело нашего бедного друга, а мы тем временем отведем судно к месту стоянки, так как совсем продрогли. Валентин убегает, продолжая причитать, но, как только он дает тягу, наш капитан тут как тут — этот чертов Ришар нырнул под сплавной лес, проплыл под ним, вынырнул с другой стороны и в течение всей комедии держал голову между бревнами. Мы поднялись на борт и начали грести изо всех сил, а потом переоделись в сухую одежду, которую оставили у команды «Дориды». Теперь этот тряпка Валентин, целый день шаривший по дну Сены, будет весь вечер ронять слезы в водичку с сиропом на улице Сен-Сабена, а мы с барышней из Ла-Варенны выйдем в открытое море.
После столь долгого рассказа Шалламель снова почувствовал жажду и, несколько изменив первоначальное решение, протянул собутыльнику свой стакан.
Господин Батифоль поднялся и вышел из шатра, потирая руки; его осенила мысль поссорить тех, кого он считал своими врагами, и ему не терпелось немедленно взяться за исполнение этого замысла.
Он одолжил у Берленгара кабриолет и, с яростью подгоняя лошадь кнутом, помчался в Париж.
XVII. ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕРЕВЕНСКИХ ТАНЦЕВ
Мещанский дух, витавший над большинством из дневных забав в Ла-Варенне, ощущался гораздо меньше, когда там начались танцы.
Главный распорядитель праздника, г-н Батифоль, относившийся к этой части программы с пренебрежением, казалось, отдал все заботы о ней природе, и природа отплатила ему тем, что доставила удовольствие не чеканщику с его товарищами, а любителям всего живописного.
Танцы устроили в вязовой и буковой роще, которую называли лесом Монахов, на поляне, окруженной двойными рядами вековых деревьев.
Господин Батифоль израсходовал на декорации водного спектакля столько разноцветного коленкора, что у него не осталось ни клочка материи для того, чтобы украсить помост для музыкантов, грубо сколоченный из дерева; освещение тоже было весьма скудным — несколько коптящих масляных ламп на стволах буковых деревьев и люстра с мерцающими плошками, которая свешивалась с толстых ветвей, что распростерлись над головами танцующих, подобно рукам чудовищного великана, едва очертили посреди поляны тусклое пятно. Искусственное освещение не затмило сияния луны, посеребрившей зеленые купола легким дрожащим светом, и ее мягкие блики, просачивавшиеся сквозь листву, играли на узловатой коре близлежащих лесных исполинов.
Грохот духовых инструментов, сливавшийся с грустным шелестом деревьев, уже предчувствовавших приближение осенних холодов, а также тени танцующих, внезапно появлявшиеся в световом кругу и столь же неожиданно исчезавшие во мраке, причудливые одеяния большинства собравшихся, их песни, крики и смех, раздававшиеся в таинственной темноте, придавали этим танцам своеобразный характер первобытного веселья, что, по-видимому, должно было производить сильное впечатление на чувствительные души.
Гребцы, вместо того чтобы, как обычно, уехать до наступления ночи, пользуясь тем, что плотины, перегораживавшие Марну, были еще открыты, явились на танцы в полном составе.
Новость, которую болтливый Шалламель сообщил приятелю, стала всеобщим достоянием; слухи о намерениях капитана «Чайки» распространились среди молодых людей, и все они, движимые как духом корпоративности, так и любопытством, горели желанием узнать, чем закончится это приключение.
Те, кто не танцевал, даже вставали на цыпочки, чтобы лучше видеть Юберту, и насмешливо улыбались всякий раз, когда она краснела и опускала глаза, встречаясь с горящим взглядом Ришара. Те из гребцов, что были особенно дружны со скульптором, взялись отвлечь внимание папаши Горемыки, сопровождавшего Беляночку, и избавить товарища от этой опеки, которая могла помешать ему осуществить его замысел.
Впрочем, в этом не было никакой нужды. Франсуа Гишар, принявший участие в застолье, благодаря своей . умеренности совершенно избежал опьянения, на которое рассчитывали его сотрапезники; однако во время обеда все так страстно обсуждали волнующую старика тему, так проклинали людей, присваивавших себе право собственности на водную стихию, на то, что природа, создавая ее вечно изменчивой, по-видимому предназначила ее для общего пользования всеми людьми; так часто выкрикивали нелепую фразу, казавшуюся рыбаку столь же прекрасной, как Евангелие: «Если они считают рыбу своей, пусть предъявят знак, которым Бог должен был удостоверить их право владеть ею!»; они так поносили и смешивали с грязью всех буржуа, а в особенности г-на Батифоля, что бедный старик захмелел от таких речей и шума сильнее, чем от вина, и в порыве восторга распространил свое доверие, прежде принадлежавшее лишь Валентину и Ришару, на всех этих славных парней.
Юберта, вначале сожалевшая об отсутствии Валентина, в конце концов совершенно забыла о своем друге.
Радость любит безраздельную власть, и, пока она царит в нашем сердце, там не остается места для прочих чувств.
Хотя вздохи, время от времени вырывавшиеся из груди девушки, и отяжелевшие от грустных мыслей веки протестовали от имени далекого друга против ее участия в веселье, Беляночка была готова беспрестанно слушать упоительные комплименты по поводу своей красоты, безоглядно предаваясь шумным забавам, чему, впрочем, не в силах была противиться ее жизнерадостная натура.
Танцы окончательно заворожили Юберту. Нам уже известно от нее самой, какое волнение носила она в своей душе; пошлая кадриль, которую девушка танцевала днем, втайне отдела, опасаясь, что он ее увидит, не шла ни в какое сравнение с колдовским очарованием ночного праздника: звуки оркестра в полумраке, пение, перемежавшееся взрывами смеха, а также пылкий восторг, с которым Ришар целый день безумолчно говорил ей о своей любви, — все это способствовало тому, чтобы волнение девушки переросло в лихорадочное смятение. Это чувство было настолько сильным, что временами, под влиянием страшного нервного перенапряжения, радость Юберты граничила со страданием; девушке казалось, что ее голова вот-вот расколется и оттуда брызнет мозг, но она была не в состоянии избавиться от столь неприятных ощущений.
Беляночка кружилась в вихре вальса; она была бледна, глаза то закрывались, то открывались и сверкали как молнии; ее великолепные волосы растрепались и развевались вокруг головы, подобно сияющему ореолу.
— Юберта, Юберта, — говорил Ришар, внимательно следивший за тем, что происходило с девушкой, — есть ли на свете более счастливые люди, чем мы? Мне кажется, что небо вертится над нами и земля подпрыгивает под нашими ногами, как мячик! Можно подумать, что нас качает и уносит буря! Ах, если бы еще ты прошептала в этот миг нежным голосом: «Я тебя люблю!» — на земле не было бы более счастливого человека, чем я.